Во втором классе, почему то показалось, что учитель посмеялся надо мной, сказала, что в школу больше не пойду. И не ходила больше недели, пока мать с прутом не прогнала из дома. Интересными были занятия в пятом и шестом классах. Новая молодая учительница Ольга Ивановна Мошко оставила неизгладимый след в наших душах. Мы ходили за ней как тени, вместе с ней радовались, переживали ее огорчения. А ее, видимо, старые учителя обижали: она спрятавшись за дверку шкафа и уткнувшись в него плакала иногда. Она повлияла и на выбор профессии, я стала учительницей. И всю свою сознательную жизнь, работая в школе, я видела перед глазами ее и как бы сверяла свою работу с ее работой. Как много она дала нам, деревенским ребятишкам.
В классе появились интересные игры. Был организован день внешкольного кружка, где мы, собравшись после уроков, учились вырезать, клеить, плести, переплетать книги, шить. Мы ставили чудесные детские спектакли, такие как «Спящая красавица». Сами шили костюмы из гофрированной бумаги для гномов, принцев и королей. Делали короны, «золотую» посуду и пр. Тогда только при отблеске огня из печки в классе, рассевшись на полу около Ольги Ивановны, слушали, затаив дыхание ее рассказы и чтение книг. Я не помню, что она читала, но это было что-то удивительное, волшебное. Нас было в классе всего двенадцать человек. Это был удивительно дружный класс. Ольга Ивановна подготовила нас к вступительным экзаменам в учительскую семинарию в Петрограде, где училась раньше сама. Прожила там с нами две недели, пока мы не сдали все экзамены.
В годы Гражданской войны, когда начался голод, трудно пришлось ей. И вот мы, 12-, 13-летние ребятишки, собрали, кто что мог, дома (картошки, муки, масла, яичек, и прочее) и повезли на саночках Ольге Ивановне. Не знали, как отдать, что сказать, мы только знали, что она голодает, что денег у нее мало (на ее иждивении находились еще младшая сестра и брат). Как нам было трудно уговорить Ольгу Ивановну взять наш подарок. И если бы не ее подружка, такая же молоденькая девушка Женя Селезнева, нам не удалось бы уговорить взять продукты. И когда в деревню пришли белогвардейские солдаты, Ольга Ивановна уехала из деревни. Белогвардейцы секли розгами девиц, сочувствовавших коммунистам, она не выдержала и ушла.
Нам прислали новую учительницу, Анну Яковлевну Ганус. С ней учиться мы не захотели, потому что она отменила всю внеклассную работу, которую вели с Ольгой Ивановной. И в один прекрасный день мы написали коллективное письмо в Ямбургский отдел народного образования (может быть, тогда он так и не назывался, но по функциям, подобные УОНО он выполнял), а в классе крупно на доске к приходу учительницы написали: «Долой Анну Яковлевну, Да здравствует Ольга Ивановна!» Не знаю, что повлияло на уход от нас Анны Яковлевны, но она скоро от нас уехала.
А Ольга Ивановна ненадолго появилась у нас, когда ушли белогвардейцы, а потом уехала совсем. Ведь белые и красные сменялись у нас не раз. И только много лет спустя я узнала, что Ольга Ивановна работала где-то на Украине. Но это было уже перед ее смертью. А рассказал это мне чудесный наш «ухажер» Коля Трошкин. Однажды, уже в послевоенное время, когда у нас были свои взрослые дети, мы случайно встретились на дороге, идущей от станции в деревню. Оба приехали на одном поезде. Очень рады были друг другу, ведь дружили с раннего детства, вместе учились. Его мама когда-то говорила: «Уж если эти две девчонки (я и моя подружка) прошли мимо дома в школу, Колька уже не сидит, не евши убежит». Так вот, первый вопрос после обычных восклицаний и приветствий после необыкновенной встречи был: «А помнишь Ольгу Ивановну?». Боже мой, кто мог ее забыть? И так жалко, что мы не знали ее адреса, и не могли ничего ей написать. А сколько надо было сказать слов благодарности.
1918–1919 годы
Первые годы Советской власти, Гражданская война. Деревня жила мирной, как нам казалось, жизнью после свержения царя. Исчезли социалисты-революционеры. Расхаживал такой некто Максимов, уроженец деревни, с красным бантом на груди. Запретил попу в церкви читать молитву о здравии «Государя императора» и его семьи. Глухо пороптали и поохали старики и старухи, рассказывая, как он вошел во время службы в церковь и потребовал прекратить молитву. Уехал куда-то и он, или «увезли» его, потому что что-то не то мужичкам говорил. Мы, дети, еще не понимали. Мы ходили в школу. Ольга Ивановна организовала среди молодежи «Кружок просвещения». Там парни и девушки пели, ставили спектакли, занимались с ними учителя просветительской работой. Привлекали из соседней деревни старого артиста Андрианова. Школу превратили в клуб. На спектакли каложицкой молодежи сходились со всех окрестных деревень. Видимо, тяга к просвещению была большая, молодежь занималась с большой охотой. В 1919 году появился (расквартировался) первый авиационный отряд Красной армии. За деревней в поле был карьер, где добывался песок еще в дореволюционное время. В карьер была проложена от ж/д станции ж/д ветка. Мужики ходили грузить песок «на заработки в балласт». Песок шел на строительство железной дороги.
Вот там в этом «балласте» поставили несколько вагонов, видимо, с имуществом аэродрома и рядом на поле три маленьких самолета – «этажерки». Все это было для нас в диковинку. Помню, как однажды пошли смотреть, как взлетают и садятся самолеты. И как напугались, и я бежала от самолета, крича, как сумасшедшая. Бегу, оглянусь, а самолет за мной, уже по земле катит. Казалось, ни за что не убежать. Летчиков разместили в деревне по всем избам, где можно было жить. Собственно летчиков было трое: командир отряда (не помню его фамилию) и еще два – Сергей Пузиков и Сергей Лялин, остальные были обслуживающий персонал. Командир и Пузиков летали хорошо, а вот Лялин в воздухе мог делать чудеса, а садиться не умел. Как посадка, так либо на бок, либо хвостом вверх, переворот – говорили – «капот». Вся деревня подружилась с этими ребятами. Многие девицы записывались в «сочувствующие» партии. В то время была такая категория людей. И вот слухи – от Нарвы наступают белые. Отряду после нескольких боев приказано было отступить к Петрограду. Деревня опустела. Однажды услышали артиллерийскую стрельбу. В небе показался самолет. Мы все уже по «почерку полета» видели – летел командир отряда. И вот около его самолета – то недолетая, то перелетая, стали рваться снаряды. Он вынужден был повернуть обратно.
Несколько дней было тихо. И вот в конце деревни всеведающие ребятишки кричат: «Белые! Идут!» По дороге из соседней деревни шел отряд белогвардейцев. Высыпали все на улицу. Кажется, солдаты как солдаты, только на шапках, да на рукавах белые повязки. Остановились посреди деревни на площадке перед школой, где обычно собиралась на игры молодежь и старики на сходку. С поклонами вышел купец Малянов, пригласил офицеров на обед богач Белов. Сразу расспросы: «Коммунисты есть?» Пошли в школу, содрали какие-то неудобные для них портреты, накричали на учителей, поставили на площади пулемет. А потом пошло. Выловили всех девиц, записавшихся в «сочувствующие», расстелили на бугорке половик и… по 25 «горячих». Такая у них была норма. Ольга Ивановна и Женя куда-то скрылись, потом ушли, или уехали из деревни. Этот отряд долго в деревне не задержался, куда-то ушел вперед. А потом началось, то белые, то красные. Злобствовал какой-то отряд. Ночью ворвались в избу. Пьяные. Злые. Потребовали у матери топить печь, что-то варить, жарить, дать лошадям сена и овса… Всю ночь мы тряслись. Мама только шептала нам: «Девчонки, не выглядывайте». И мы, как мыши затаясь, прятались в кровати за занавеской. Утром уехали. На следующий день весь лужок у речки запрудили солдатами. Началась сортировка. Тех, которые не хотели служить у белых – раздевали, разували, куда отправляли, не знаю. Одежду их отдавали тем солдатам, которые оставались с белогвардейцами. Удалось одному солдатику как-то удрать с лужка. Прибежал в избу и маме: «Хозяйка, дай что-нибудь похуже одеть и обуть, а то отберут все!». Нашла что-то мама, хотя у нас и не было в доме тогда мужчин. Потом после сортировки пришел солдат, забрал свою одежду.
