Важно разгуливали по деревне офицеры, сестры милосердия в белых косынках с красным крестом. Устраивали попойки и гулянки в доме Евсеихи: там много места было, да кресла мягкие стояли. Были в деревне две девицы, которые выделялись среди других девиц – одна своими чудесными косами и умением плясать «русского», вторая – своей красотой. Это была Зинка Окунева. У нее были чудесные глаза. Офицеры ее прозвали Зося и все наперебой ухаживали за ней. Зося после ухода отряда из деревни вышла замуж за сына хотынецкого богатея – Тимофеева, имевшего на станции Молосковицы свой магазин и пекарню, и куда-то уехала. В последствии узнала, что живет в Ленинграде, живет хорошо. Белогвардейцев снабжали продуктами капиталисты из-за границы. Разруха и голод царили в стране, а у них банки с американским шпиком, фасоль и прочее. Как сейчас вижу такую картину: разделили солдат на «белых» и «красных». Красным ничего не дали, а белые получили большущие банки с салом и тут же на лужках, на глазах у всех начали дележку. Нарезали кусками хлеб и сало. Один солдат отвернулся, а раздающие спрашивали, указывая на кусок: «Кому?» – «Телегину!». «Кому?» – «Потехину!». Надолго запомнились эти две фамилии.
Видимо, не отпустили солдат, не пожелавших воевать, по домам. Собрались у нас на крылечке человек десять солдат. Один из них так вдохновенно рассказывал о революции, о Красной армии. «Убегу, – говорил, – все равно не останусь здесь». И убежал, прихватив с собой пулемет. Но неудачно. Поймали бедного. Расстреляли. Два солдата сопровождали его до края леса. Там и могилка его была. Долго о ней вспоминали, но никто не знал, кто был этот солдат. Казнили в деревне еще несколько человек, захваченных в плен красноармейцев. Стоял за деревней сарай, так их повесили там. Сзывали всю деревню смотреть на эту казнь. И мы, глупые, с сестрой хотели тоже бежать туда. К счастью, мама, узнав об этом, не пустила нас.
Все было необычно. И стрельба из орудий (за деревней стояли трехдюймовки), и разведывательные полеты самолетов. Глупые – мы забирались на камни повыше, чтобы посмотреть, где и как стреляют. Отступление белых было паническое. Шли сплошной лавиной: и по дорогам, и по полям. Шла пехота, везли пушки, везли что-то еще – не знаю, но шли без всякого порядка. Следом за ними удирали в буржуазную Эстонию наши богачи, оставив свои дома, рассовав по знакомым кое-что из своего добра. На этот раз белые больше не вернулись.
Кулацкий мятеж 1919 года
Вспыхнул мятеж во Вруде. Мы были маленькими, очень мало в чем разбирались. Мы видели только факелы, а причины знать не могли. Ясный летний день. Вдруг откуда-то с поля, или из леса, что находился около железной дороги, послышались выстрелы. Интересно, что это?
Выбегаю на огороды, по полю, по направлению к деревне бегут солдаты. Мама схватила за руку: «Домой!» А солдаты в деревню: «Где мужики?» Начались обыски. Искали оружие, забирали мужиков. Сосед – дядя Иван Шилов – без лестницы забрался на чердак, спрятался под карниз. Страшно, – говорит, – было. Солдат уже собрался лезть туда же. Оказывается, уже не только во Вруде, но и в Молосковицах, где был какой-то совет, произошло восстание. Кулаки стали громить советы.
Появился с сумкой за плечами, на которой был санитарный крест, фельдшер Малянов, ранее служивший в царской армии в годы мировой войны. На его беду на нем была военная форма. Он ехал на велосипеде на станцию Молосковицы. Лишь выехал с деревенской улицы в поле, его задержали солдаты. О чем был разговор – неизвестно, но его убили выстрелом в голову. А на станции шла перестрелка. Оказались убитыми два брата одной каложицкой семьи и служащий какой-то организации Федя Жаринов. Его тело все было изрешечено пулями. Зачем он поехал на станцию – неизвестно. К кому приехал, тоже. Но, как сказали, попал под перекрестный огонь.
Через день в церкви отпевали шесть или семь покойников. Сыновья кулака Белова, два брата, участники кулацкой группы, куда-то сгинули. Так в деревне больше и не появились, хотя старики всю жизнь их ждали, копили для них добро, выстроили большой хороший дом. Ходили слухи, что они были расстреляны красными войсками. С уходом белых в деревне восстановился спокойный, размеренный, старый распорядок жизни. На какое-то время вернулась Ольга Ивановна и стала нас готовить к экзаменам.
1920 год. Петроград
Мы ходили заниматься к Ольге Ивановне на квартиру, четверо подруг: я, Тося Соболева, Нюра Тихомирова и Шура Малинова. Все из разных семей. Моя мама – крестьянка. Знала одну тяжелую, изнурительную крестьянскую работу, малограмотная (училась в школе только два месяца). Тося – хоть и жила теперь в деревне, но это городская жительница. Ее отец служил где-то в Питере в винном магазине у хозяина. Он со своими братьями даже в Каложицах открыл погребок красных вин. Водкой торговала эстонка баба Катя, которую звали «Кривиха», так как у нее не было одного глаза, а вот вина «сладкие» были у Соболевых в погребке. Мать Тоси кроме домашней работы ничего не умела делать. Мы завидовали девчонкам Соболевым (их было три сестры). Как они нарядно выглядели на карточках, сфотографированные с длинными распущенными волосами и белыми бантами на головах.
Шура Малянова – дочь купца, имевшего в деревне самую богатую лавку. В их дом заходить мне было жутковато. Везде фикусы до потолка, мягкая мебель, роскошный (как мне казалось) буфет, никелированные кровати – все это было для нас недосягаемым.
Нюра Тихомирова – внучка бабы Анны – повитухи и дочка горничной, служившей у какого-то графа. Там она и приобрела дочку. А уволившись от графа, жила в деревне, занималась шитьем. Несмотря на то, что мы все из разных семей, мы были дружны. Ведь мы все учились у Ольги Ивановны. Перед экзаменами Шура (вернее ее родители) отслужили в церкви молебен об успехах, но она перед самым отъездом в город заболела скарлатиной и умерла. Тогда не умели лечить эту болезнь.
Сан-Галли
Городок Сан-Галли (как его называли) был расположен на Петровском острове в Петрограде. Он действительно выглядел городком среди большого Питера. Петровский остров, омываемый с одной стороны Малой Невкой, а с другой рекой Ждановкой, был покрыт большим лесом – это был Петровский парк, где росли липы и клены. Наш городок, находящийся в середине острова, был окружен высокой деревянной оградой. В нем было около двадцати двухэтажных домиков, в которых размещались учащиеся и многие преподаватели. Посреди городка, на небольшой площади стоял чугунный бюст Сан-Галли. Как потом узнали, Сан-Галли – это была фамилия заводчика чугунно-литейного завода. Но сначала для нас эта необычная фамилия звучала романтически. На берегу Невки были водокачка и баня. Около нее стояли мастерские, где мы занимались впоследствии столярным делом. Добрый и строгий преподаватель труда – Георгий Абрамович, одевал двойные очки, когда проверял наши работы. Надо было тонко сострогать или вырезать фигурку на расточке, не ошибаясь ни на миллиметр. Улочки нашего городка были обсажены дикими каштанами и липами. Чудесный городок юности. К ночи закрывались ворота и калитка. Вход посторонним запрещен. А мы, особенно весной, в хорошую теплую погоду, все, или почти все, прогуливались по этим улочкам и пели. Пел весь городок. Семинария славилась своим хором. Наш учитель пения – Александр Яковлевич (мы звали его Саша-Яша), умел привить любовь к хоровому пению. Помимо обязательных уроков пения, которые стояли в расписании, два раза в неделю проводил он спевки общего хора, куда отбирал на уроках участников. Это было тоже «обязательно», хотя никто никогда этого слова не говорил. Хор был шестиголосый. Пели по нотам. Разучивали очень много и русских народных песен, и песен композиторов-классиков. «Что ты клонишь над водами ива, макушку свою, и дрожащими листами, словно жадными устами, ловишь беглую струю» – была одной из любимых песен. Хор был большой. Выступал даже на сцене Мариинского театра.
