Увы, та война закончилась в 1939 году поражением республиканцев. На долгие годы в стране утвердилась диктатура генерала Франко, просуществовавшая до ноября 1975 года. Испанская республика пала. Гражданская война обошлась Испании в 450 тысяч погибших людей, что составляло 5 % довоенного населения. По приблизительным подсчетам, в войне погибло 320 тысяч сторонников республики и 130 тысяч националистов-мятежников. После окончанию войны страну покинули более полумиллиона испанцев, среди них было немало интеллектуалов, таких как Пабло Пикассо и Ортега-и-Гассет.
Детям испанских республиканцев пришлось остаться в нашей стране. Они были окружены самой искренней теплотой, заботой и внимание, однако судьба их оказалась непростой: порой они становились заложниками большой политики. Любопытные сведения можно найти в книге исследовательницы Елены Висенс «Неизвестная правда об испанских детях в СССР», основанной на изучении документов в Российском центре хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ). Среди прочих материалов здесь сосредоточены и архивы Коминтерна, в том числе и документы по «испанскому вопросу» под грифом «Совершенно секретно».
Когда началась Великая Отечественная война, все испанские детские дома из Ленинграда, Москвы и Украины осенью 1941 года были эвакуированы в Среднюю Азию, Поволжье, Башкирию и на Алтай. Впрочем, эвакуироваться удалось не всем: часть испанских детей оставалась и в блокадном Ленинграде. Об этом напоминает мемориальная доска на Тверской улице, 11, в Петербурге, посвященная размещавшемуся там в 1937–1942 годах интернату испанских детей: «Здесь многие из них пережили самый тяжелый период блокады. Отсюда испанские юноши уходили на фронт защищать город Ленина от фашистских захватчиков».
По данным Елены Висенс, за годы войны 440 испанских детей закончили школы и поступили в вузы или техникумы, еще 500 человек были устроены на работу на заводы и фабрики после обучения в ФЗО. Однако после того, как по возрасту ребята покидали детдома и попадали в ФЗО или на заводы, они оказывались совершенно не приспособленными к обычной жизни.
«Бытовавшее в первые месяцы пребывания испанских детей-политэмигрантов утверждение о том, что „скоро“ они смогут вернуться на родину (кстати, в документах, относящихся к периоду до 1941 года, нередко можно встретить ссылки на „возвращение на родину“ испанцев), вскоре было заменено идеологическим давлением – установкой в том духе, что лучше СССР страны в мире нет и поэтому нечего и желать его покинуть, – отмечает Елена Висенс. – На запросы родителей о возвращении их детей советское правительство отвечало отказом или молчанием…
После окончания Отечественной войны многие уже подросшие испанские ребята подавали прошение разрешить им вернуться в Испанию или поехать в Мексику к родным (многие семьи оказались разделенными тысячами километров, поскольку родители часто отправляли в Россию одного ребенка, а с другим уезжали в Мексику через Европу). Но советское руководство не вняло просьбам испанских иммигрантов, многие из которых даже оказались в лагерях за попытку нелегально пересечь границу».
Временное послабление произошло после окончания Второй мировой войны – до января 1947 года около 150 испанцев смогли выехать из Советского Союза, в основном в страны Латинской Америки. Однако затем двери вновь захлопнулись. Первая реэмиграция в Испанию «детей гражданской войны», как их здесь называли, была разрешена лишь после смерти Сталина, в 1956 году. Но тогда, во многом из-за того, что в Испании все еще властвовал диктатор Франко, вернулись на родину немногие. Вторая, довольно мощная, волна реэмиграции произошла уже после смерти Франко, начиная с 1976 года. И даже сейчас некоторые «советские испанцы» возвращаются на родину, в Испанию…
В гостях у Сперанских
…Эта старая фотография словно излучает добро и душевную теплоту. Когда смотришь на нее, кажется, что время как будто остановилось, и очень хочется прикоснуться к тому далекому миру. А сделан был снимок 30 июня 1929 года в поселке Кезево близ Сиверской.
Дети, запечатленные на фотоснимке, собрались на даче выдающегося ученого в области физиологии и патологии Алексея Дмитриевича Сперанского, будущего академика Академии наук и Академии медицинских наук, удостоенного многочисленных государственных наград и Сталинской премии. Как раз в те годы он работал в Институте экспериментальной медицины. Сотрудница его физиологического отдела, впоследствии известная писательница и великолепная переводчица Рита Райт-Ковалева вспоминала, что А.Д. Сперанский принадлежал к числу «особых любимцев» Ивана Петровича Павлова. «С виду незаметный и спокойный, он таил в себе огромное честолюбие, неистощимую энергию, уверенность и яркий исследовательский талант».
Несмотря на занятость столь серьезными делами, Сперанский был человеком, не лишенным чувства юмора. А вот он и сам, на заднем плане фотографии, ради смеха разыгрывает из себя пьяницу, не расстающегося с бутылкой…
Впрочем, для нас тут главные герои – два мальчика в самом центре фотографии, на ступеньках крыльца. Слева – Боря Стрельников, сын знаменитого ленинградского композитора, одного из основоположников советской оперетты и советского детского театра, многолетнего музыкального руководителя ленинградского ТЮЗа Николая Михайловича Стрельникова, создавшего немало музыкальных комедий для драматического театра, в том числе первую советскую комическую оперу «Холопка», много других произведений театрального и симфонического жанра.
Про Стрельникова-старшего стоит добавить, что хотя способности к музыке он проявил с ранних лет, родители определили его в привилегированное Императорское училище правоведения – профессия музыканта не считалась серьезной для выходца из родовитой дворянской семьи Мензенкампфов. Николай Стрельников Михайлович окончил училище с золотой медалью и «шпагой Юстиниана» – традиционной переходящей наградой лучшему специалисту по римскому праву. Профессиональную деятельность правоведа он осуществлял и до, и после Октябрьской революции, но затем полностью ушел в музыку – она была смыслом его жизни…
Справа от Бори Стрельникова – его лучший друг Коля Гулецкий. «Мы с ним были знакомы с пяти лет, когда вместе ходили в частную немецкую группу прибалтийской немки Эмилии Павловны – там и подружились, как оказалось, на всю жизнь, – рассказал автору этих строк Борис Николаевич Стрельников. – Здесь нам по семь лет. На фотографии мы с Колей как-то по-особому прижались друг к другу. И фотограф не зря поместил нас в центре: он обладал, наверное, особым чутьем. Это был замысел художника! И он очень точно подметил нашу особую тягу друг к другу. Еще с тех пор мы были как одно единое целое, и эта преданность продолжалась всю жизнь…
Отец Коли Гулецкого, Алексей Дмитриевич, который до революции был ефрейтором гвардейского Преображенского полка, служил начальником Московской товарной станции Ленинградского железнодорожного узла. Когда моего отца в марте 1935 года арестовали по печально знаменитому «кировскому потоку», Алексей Дмитриевич открыто высказывал ему свою поддержку, говорил, что мой отец – его друг и замечательный человек».
Фотография, сделанная на даче ученого А.Д. Сперанского 30 июня 1929 года в поселке Кезево близ Сиверской. В центре – Боря Стрельников (слева) и Коля Гулецкий (справа, в шапочке)
