— Вынимать нельзя, он кровь держит! — прокричал на ухо Генриху стоявший рядом на коленях штурман.
— Водка есть?
В мужском коллективе военного времени вопрос почти издевательский. Штурман молча протянул железную фляжку, в которой бултыхалась заветная жидкость. Северов плеснул прямо на рану. Кровь, разжиженная водкой, полилась на пол. Наложенные слоями бинт, вата и опять бинт скрыли от постороннего глаза кровавое месиво. Григорий издал несколько стонущих звуков, но тут же, впав в беспамятство, умолк.
Обратный путь домой всегда короче, а потому и преодолевается быстрее. Фронтовая полоса представилась теперь Северову в виде затухающего потока огненной лавы, кое-где уже застывшей, а где-то еще пышущей жаром. Когда перелетели фронт, пилот вышел из кабины.
— На свою территорию залетели. Дома ведь и падать не страшно, — заявил он с радостью.
— А что, есть такая перспектива? — почти безразлично поинтересовался Северов.
— У летящего всегда есть, — философски ответил пилот. — Человек — не птица, которая тоже, время от времени… на землю… — глагол он опустил. И без того было понятно, что неминуемо происходит с каждым земным существом, рискнувшим однажды подняться над землей.
До войны пилот служил в гражданском флоте и возил людей в отпуск из северных холодных районов страны к теплому южному морю. Если в те времена самолет начинало раскачивать, и некоторые чувствительные пассажиры сразу прятали носы в розданные стюардессой гигиенические пакеты, пилот появлялся в салоне и авторитетно заявлял, что «самолет вошел в зону турбулентности». После чего с достоинством и чувством исполненного долга возвращался на свое место. Большинство пассажиров слова такого не знали, а потому продолжали чувствовать себя отвратительно. Иногда он обращался к широко распространенной среди коллег шутке. Перед тем как вырулить на взлетную полосу, он выходил в салон и, обращаясь к старшей стюардессе, негромким шепотом спрашивал ее: «Все покойнички на месте?». Бывалая стюардесса отвечала утвердительно. Менее опытная впадала в размышление, которого ей хватало на дорогу туда и обратно.
* * *
Когда самолет, подрулив к зданию аэропорта, заглушил оба мотора, на горизонте появилась узкая полоска зарождающегося рассвета. Тут же подошла машина. Силуэт кузова чем-то напоминал транспорт для перевозки заключенных. И только пристальный взгляд мог обнаружить на бортах медицинские кресты. Врач в белом халате, накинутом на военную форму, и два санитара с носилками тут же поднялись внутрь самолета. Доктор сбросил со спины Григория вату и бинты, пропитанные кровью, обработал края раны раствором и наложил свежую повязку.
— Срочно на носилки и в машину. Лицом вниз. Где второй? Куда ранен?
— В ногу. Вот он перед вами, доктор. — Пилот кивнул в сторону Генриха.
— Чепуха это, царапина, — начал Северов.
— Диагноз буду ставить я, — раздраженно рявкнул врач. — Задирайте штанину, показывайте, что там у вас. — Он сбросил самодельную повязку с уже затянувшейся раны. — Как это вас угораздило схватить такую мелочь?
Северов виновато пожал плечами.
— У вашего коллеги дела посложнее, а я с вами тут ерундой занимаюсь! Берите этот пузырь и смазывайте три раза в день.
Он схватил медицинскую сумку, спрыгнул на землю и заспешил к поджидавшей его машине. Северов собрал вещи и тоже выбрался неспешно наружу.
Терпкий запах хвои, смешанный с ароматом утренней свежести, тут же наполнил легкие и вызвал приятное головокружение. Свет уже наполовину одолел тьму, и Северов сначала услышал, а лишь потом увидел пилота, благодарно похлопывавшего по алюминиевой гриве своего коня, как это делают жокеи после тяжелого забега.
* * *
Далее жизнь потекла до противного однообразно.
Неизвестность порождает неуверенность и отвратительное настроение. Северов перемещался по дому, выходил на улицу, подтягивался по несколько раз на турнике, но вспомнив о том, что теперь его физическая кондиция, возможно, не так уж и важна, возвращался обратно. Постепенно у него созрел план: написать рапорт с просьбой откомандировать его обратно в часть, которая, по его данным, медленно, но уверенно продвигалась на запад. Однако сделать это без разговора с Григорием было бы равносильно удару в спину. И Северов решил дождаться выздоровления своего шефа, которое, по словам Веры, навещавшей его, было не за горами.
Однако судьба внесла в его планы существенные поправки.
Однажды утром, когда Генрих одолевал свой скромный завтрак, приготовленный заботливыми руками Веры, по его же выражению, «из ничего», в двери, едва постучавшись, возник молодой человек.
— В и часов вам следует быть у замначальника управления, поэтому…
Северов не стал дожидаться конца фразы, отправился приводить себя в надлежащий для встречи с начальством вид.
Место Генриха тут же заняла спустившаяся сверху Вера. Она долгое время выполняла обязанности машинистки, стенографистки и секретаря при начальстве. Быстро расшифровать стенограмму и удивительно читабельно донести мысль генерала и до него самого, и до всех, кому она предназначалась, могла только она.
— Дар у вас, Верочка, наши примитивные мысли красиво укладывать на бумаги, — не удержался однажды от похвалы шеф.
И в качестве поощрения согласился с давней и, скажем прямо, необычной просьбой — разрешить ей хотя бы на полгода отлучиться от бумаг, занять место хозяйки загородного дома, где проходила подготовка людей для заброски в тыл противника.
— Ты что в такую рань пожаловал? — достаточно бесцеремонно поинтересовалась Вера у офицера.
— Начальство. — Лаконичность ответа исключала продолжение разговора.
— Пожалуй, я с вами поеду, надо кое-что по хозяйству сделать в городе.
Он неопределенно пожал плечами, что скорее означало согласие, нежели возражение.
Зал, и без того громадный, казался теперь еще просторнее не только благодаря своим размерам, но по причине отсутствия людей. Стол, освещенный яркими лампами, выглядел весьма рельефно на фоне остальной части помещения, погруженного в темноту У стола — три стула.
«Тройка» с двумя неизвестными появилась минут через десять. Председательствующий вставил в мундштук папиросу и низким голосом сельского дьяка объявил, что принято решение провести оперативный разбор дела, связанного с провалом операции в районе расположения противника.
Неистребимое желание русских создавать по разным экстренным поводам «тройки», «пятерки» и так далее вызывало у Северова внутренний протест.
— Ну что, Северов, рассказывайте, как все произошло. Готовились — храбрились, а как до дела дошло — струсили?
Северов резко ответил.
— Извините, но я такого слова не знаю.
— Ах, не знаете?
В этот момент дальняя боковая дверь открылась, и в зал беззвучно вошел Григорий. Опираясь на самодельную трость, он осторожно сел на ближайший от двери стул и теперь мог без труда разглядывать из темноты освещенные лица сидящих за столом, а также ссутулившуюся фигуру и затылок своего подопечного.
