После недели полуголодных скитаний по лесам сытный горячий обед подействовал на Северова усыпляюще. Сопротивляясь дьявольскому искушению, он несколько раз прошелся по комнате, глянул в окно и как бы назло бдительному наблюдателю лег на диван, повернувшись к окну спиной.
— Хочу поведать тебе одну сакраментальную тайну, — разоткровенничался однажды Григорий. — Самые талантливые сочинители легенд — это уголовники. В конце тридцатых годов мне пришлось в течение некоторого времени иметь с ними дело. И этот опыт останется со мной навсегда. Меня поразило тогда, с каким искусством и тщательностью эти порой малообразованные люди придумывали легенду и как последовательно затем придерживались ее на следствии, признавая все вторичное и отрицая начисто главное.
— По улице N шел?
— Бывало.
— Знакомого встретил?
— А как же!
— Говорил с ним?
— За жизнь — да, но недолго.
— Во двор дома номер N заходил?
— Наведался.
— Дворника, подметавшего улицу, видел?
— Не только, даже и поздоровался.
— Девочку с собачкой встретил?
— Встретил и собачку погладил.
— Поднялся по лестнице.
— Вскарабкался.
— Вскрыл отмычкой квартиру. Забрал вещи.
— Боже упаси!
Израсходовав за прошедшую неделю значительную долю нервной энергии, Северов крепко спал. Предвидя трудные времена, мозг его жадно хватался за любую возможность обрести хотя бы минутный покой.
Глава третья
Распорядиться крупной удачей, свалившейся внезапно и неизвестно откуда и сохранить при этом не только свое лицо, но и подобающую форму поведения, оказалось не так просто, как может показаться со стороны.
Анализируя свое поведение, Гофмайер был вынужден признать, что допустил несколько промахов, непозволительных для лица, занимающего его положение и должность.
Когда русский парашютист направился в сопровождении дежурного писать покаянную, Гофмайер непроизвольно поднялся с места и сопровождал его, словно почетного гостя, до дверей. Слава Богу, неведомая сила удержала его от того, чтобы вслух пожелать тому удачи. Признаться, он был близок к этому.
Оставшись наедине с собой, он несколько раз прошелся по комнате, ненадолго задержался у окна и, пройдя дальше, остановился у полки, на которой стояли четыре разноцветных томика. «Моя борьба» Адольфа Гитлера.
Ни одного из томов он не открывал, а потому и не читал, однако, знал общее содержание книги из бесед за вместительной кружкой, которые велись во время застолий единомышленников в одной из близлежащих пивных.
Он вдруг остановил ход мыслей. Сейчас нужно решать главное. Было бы полезно доложить об успехе прямо адмиралу. Но во второй раз такого местное начальство не простит. Если дать ход делу отсюда по всей положенной вертикали, то на финише от твоих заслуг останется жалкий огрызок. С другой стороны, есть строгое предписание действовать вместе с госбезопасностью. Этого избежать или обойти никак нельзя.
Перед Гофмайером вдруг предстало все то, что пришлось пережить несколько месяцев назад. Как ни странно, но краски событий не только не потускнели, но стали даже контрастнее.
В конце января 1942-го он был по делам службы в Берлине и волей случая оказался в центре грандиозных событий, которые чуть было не разрушили всю службу военной разведки, а с ней и карьеру Гофмайера.
По складу характера он относился к разряду людей, предпочитавших, как он сам выражался, «оседлый» образ жизни и, несмотря на род занятий и военное время, перемещался по земле неохотно и только в крайнем случае, и только поездом.
Однако в связи с расползавшимися слухами об активизации партизан на Украине и особенно в Белоруссии, риск перемещения в Берлин поездом по сравнению с самолетом уравнивался. Перспектива пребывать в страхе почти два дня в купе поезда или на протяжение трех часов в салоне самолета склонила Гофмайера все же к последнему варианту. И он не ошибся в выборе.
Боевой «Юнкерс-88», провисев в воздухе два с половиной часа, приземлился на центральном аэродроме Берлина «Тегель».
То ли из соображений безопасности, то ли по техническим причинам большая часть полета проходила в неровной молочно-облачной среде. Тяжелая машина постоянно проваливалась в какие-то воздушные колодцы, из которых с трудом выбиралась, вдавливая пассажиров в сиденья и будоража содержимое их желудков. Если в начале полета в салоне были слышны приглушенные голоса собеседников, то уже час спустя наступила тишина. Большая часть пассажиров молча уткнулась в гигиенические пакеты, доверяя им остатки вчерашнего ужина и сегодняшнего завтрака.
Гофмайер не любил здание аэропорта «Тегель». Внутри он ощущал себя раздавленным толстыми стенами и грандиозным, непомерной высоты потолком. Нечто похожее на то, что он испытал однажды, посетив собор Святого Петра в Ватикане. Картину несколько оживил встречавший его коллега и родственник по линии жены майор Шниттке. Это был необыкновенно приятный молодой человек, один из немногих рано овдовевших сотрудников абвера, который переживал свое горе значительно легче, чем его окружение.
В свои сорок четыре года Шниттке готов был исправить сложившуюся ситуацию путем повторной женитьбы. Но этому активно воспротивилось женское сообщество из числа родственниц и подруг усопшей, испытывавших к обаятельному Шниттке разнообразные и неподдельные чувства.
У коллег по работе Шниттке пользовался не меньшим успехом, чем у женщин. Дело заключалось в том, что вопреки невысокому чину и небольшой должности он ухитрялся постоянно быть в курсе самых важных событий как внутри абвера, так и вокруг него, в особенности касавшихся персонально его сотрудников, в первую очередь, конечно, самого высокого ранга.
На сей раз Шниттке оказался сам за рулем казенной машины.
— Что, всех шоферов поувольняли? Не так ли?
— Нет. Я решил в честь твоего приезда сесть за руль и напомнить по пути о том, какие прекрасные места окружают столицу нашей империи.
— Что ж, похвально, только я думал…
— Вот и прекрасно, — бесцеремонно перебил Шниттке. — Домашним твоим я сказал, что мы будем около пяти-шести, раньше они нас не ждут.
Он не спеша выехал на Темпельхофердам, но повернул не вправо, к центру Берлина, а двинулся в противоположном направлении. Проехав еще немного, они оказались к Атиллаштрассе. Переехав через два железнодорожных моста, они вновь повернули направо и двинулись по небольшой, вымощенной брусчаткой дороге, минуя кладбище Штеглиц, а затем, следуя по тихой улице, обрамленной дорогими вилами, остановились у небольшой пивной на окраине фешенебельного района Берлина Далем. Пока шли от машины ко входу, Шниттке постарался коротко ввести Гофмайера в курс событий.
— Хозяин наш бывший абверовец. В самом начале войны, еще во Франции, был сильно контужен разорвавшимся поблизости снарядом. С трудом выкарабкался. К сожалению, не без последствий. И тем не менее ему повезло.
