— Извините, господин майор, разрешите тост за нашу…
— Первый тост господину майору!
Генрих медленно поднялся.
— Предлагаю выпить за героев, которые сегодня отважно дерутся на фронте и хочу пожелать, чтобы они вернулись живыми домой к своим любимым. Такими же здоровыми и красивыми, как молодые воины, сидящие передо мной.
Польщенные тостом в их честь низшие чины вскочили из-за стола и оглушительным трехкратным ревом отблагодарили майора за доброе напутствие.
Старший лейтенант наклонился к Генриху:
— Я раньше тоже думал, что фронт — это место, где под музыку раздают железные кресты. Оказалось, что в основном кресты там ставят деревянные и делают это тихо, так, чтобы молодые об этом не догадывались. — Он ловко ударил себя левой рукой в выпавшую челюсть и странно захихикал.
Глава шестая
Псков отнесся к возвращению Генриха сурово. Осень, великодушно предоставившая часть отведенного ей времени лету, оказалась теперь в непростом положении, натолкнувшись на упрямую зиму, не пожелавшую делать каких-либо уступок. Задули холодные ветры, и по рассказам особо слабонервных, где-то уже выпал снег.
Едва Генрих вступил на перрон, к нему подошел представитель хозяйственной службы в форме штабс-фельдфебеля.
— Господин майор, готов выполнить задания по размещению вас и ваших людей, а также по обеспечению питанием и транспортом.
— Весьма похвально. Для этих двоих молодых людей — уютное, изолированное проживание где-нибудь на окраине города, подальше от посторонних глаз.
— Понятно, господин майор, — в голосе фельдфебеля прозвучали нотки обиды. Он давно уже причислил себя к оперативным работникам, занимающихся разведкой, и считал, что разбирается в этом незамысловатом деле ничуть не хуже, чем все остальные, а потому всякие уточнения, касающиеся конспирации, считал излишними.
— Теперь о вашем месте проживания и транспорте. В прежнем доме отсутствует хозяйка, Берлин обещал прислать, но пока… Машина с водителем, к сожалению, два раза в неделю. Извините, шоферов не хватает. Тоже обещали.
— А если без водителя?
— Без водителя? — обрадовался фельдфебель, — машин полный гараж!
— Тогда — машина без водителя, квартира без хозяйки.
— Вот и прекрасно! Питание будут возить вам и вашим людям.
— Значит, голодная смерть нам не грозит?
— Бога побойтесь, господин майор! Немецкая армия пережила много трудностей, но никогда не страдала от плохого снабжения продовольствием, — произнес фельдфебель голосом незаслуженно обиженного интенданта.
— А теперь завезите меня в штаб, после чего займитесь размещением молодых людей, как договорились.
— Здравствуйте, Генрих, рад видеть вас в полном здравии, — Гофмайер вышел из-за стола в своем кабинете и, широко улыбаясь, двинулся ему навстречу. — Садитесь, будем обедать. Вы, насколько я понял, прямо с поезда, а в наше время железная дорога отнюдь не балует пассажиров доброй пищей.
— Да вовсе никакой. Сегодня у пассажира мечта не вкусно поесть в дороге, а поскорее добраться до места.
— К сожалению. Но не будем о грустном. Выпьем же за ваш успешный визит в столицу! — опустошенные рюмки вернулись на свои места. — Вы там, в Берлине, — продолжил полковник, резво уминая ветчину, сдобренную хреном, — наделали такого шуму, что отголоски докатились и до нас.
— Не переношу шума вокруг меня.
— Вот и прекрасно.
Затем пили просто, без тостов, а ели много и с удовольствием. Генрих после долгой дороги, полковник по привычке. Хмель, однако, поводов не различает. И когда последние капли перекочевали из бутылки в рюмки, Гофмайер уже заметно опьянел.
— Послушайте, Генрих, я наблюдаю за вами и прихожу к выводу, что вы пьете наравне со мной, а совершенно не хмелеете. Вас так в школе натренировали?
— Ерунда, господин полковник. Хмель — это как женское очарование. Желаете — поддавайтесь, не желаете — проходите мимо. У меня же ощущение, что вас гложет какая-то обида. Я не прав?
Гофмайер поднял голову и уставился на Генриха.
— Именно так! — он опустошил стоявшую перед ним рюмку. — Мы вас нашли, мы вас пригрели, мы в вас поверили, а теперь, когда вы поднялись на ступеньку выше, никто меня не поблагодарил, никто не сказал доброго слова в мой адрес, включая и моего родственника, который теперь бегает по зданию на Тирпицуфер и рассказывает адмиралу, какой он опытный сотрудник абвера.
— Простите, господин полковник, но в процессе общения с адмиралом полковник Шниттке дважды упоминал вашу фамилию.
— Упомянул? — Гофмайер недовольно хмыкнул. — Он должен не упоминать, а непрестанно повторять, откуда взялась идея, а с нею и он сам. Но оставим это пока. Сегодня есть вещи посерьезнее.
Он переместился за свой служебный стол, достал из сейфа папку и стал зачитывать текст телеграммы, беззастенчиво заполняя неположенные для сведения Генриха пробелы глубокомысленным мычанием.
— Итак, вам предлагается… так… так… дать знать о себе… так… вашему… ммм… Да вот — легенду отработайте на месте. Дальше… ну, дальше — подпись. Мы, естественно, возвращаем вам вашу радиосвязь и думаем, как изящнее ее использовать.
— Изящнее? — рассмеялся Генрих. — Изящнее будет выходить на связь из мест, предельно отдаленных от Пскова.
— О! Наши радио- и прочие специалисты считают точно также. Поэтому давайте взглянем на карту, — Гофмайер встал и направился к шкафу в дальнем углу комнаты, оставив папку на столе раскрытой на тексте телеграммы.
Не привстав со стула и не поворачивая головы, Генрих лишь скосил глаза в сторону стола и не без труда прочел несколько фраз из лежащего перед ним вверх ногами текста: «Зубру необходимо немедленно восстановить связь с его «хозяевами». Создайте для него условия для скорейшего решения этой задачи. Укрепляйте нашу позицию полного к нему доверия. Одновременно постарайтесь контролировать действия «Зубра» без малейшего риска быть расшифрованным».
Что там было дальше, Генриху рассмотреть не удалось, но и прочитанного было достаточно, чтобы представить себе развитие событий на ближайшее будущее.
Неясным оставался псевдоним «Карл», которым была подписана телеграмма. Генрих знал из немецких документов, с которыми ознакомился еще в Москве, что Канарис пользовался этим псевдонимом после Первой мировой войны. Зачем адмиралу было вытаскивать его из анналов истории — было не совсем понятно.
Тем временем Гофмайер снял с полки старую, пожелтевшую от времени немецкую карту Европы и, зацепившись взглядом за лежавшую на столе папку, нетвердой походкой направился к своему служебному месту.
Вернувшись в кресло, он сложил папку с телеграммой и упрятал ее в сейф. Затем развернул на столе карту.
— Вот вам простор для размышлений. Любое место от Москвы до Парижа. Забирайте ее, садитесь дома и в спокойной обстановке решайте, где и как вам действовать. Только не затягивайте. Берлин устроен особенно. Поначалу крепко дремлет, а очнувшись, бурно реагирует.
