Григорий обратил невольно внимание на то, что, формулируя указание, генерал умудрился обойтись без единого глагола.
«Может быть, и правильно, — подумал тогда он. — Ведь и так все понятно».
* * *
Григорий посмотрел на часы и очень удивился. Если верить стрелкам, прошло меньше десяти минут, а событий в его сознании промелькнуло множество.
Странно было и то, что Северов за это время успел разложить на столе более половины документов, хотя действовал достаточно энергично и лишь изредка останавливался, подыскивая нужную страницу в выстроенной им схеме.
Григорий не стал нарушать ход его мыслей.
Вернувшись тогда после разговора с начальством в свой кабинет, он заперся и огляделся. Два стола у окна, выходящего на площадь, словно быки, тупо уперлись друг в друга. В открытую форточку потянуло утренней свежестью. Он опустился в кресло, изношенные части которого приняли нежданно свалившийся на них груз отнюдь не безмолвно.
Мягкое погружение в сон — процесс приятный, а после тяжелого рабочего дня — приятный вдвойне. Спящий не ведет счет времени. Когда он открыл глаза, день был уже в разгаре, но в комнате царил мрак от табачного дыма, в облаках которого Григорий с трудом различил силуэт своего коллеги по кабинету.
Тот сидел за своим столом, листал толстое дело и непрерывно дымил папиросой. Перед ним на столе лежали две пустых и одна открытая пачка. Читал он с увлечением, не отрывая глаз от страниц и не поднимая головы.
К коллеге Григорий относился с должным уважением, хотя фамилия Маркевич вызывала у некоторых коллег смутные и плохо объяснимые сомнения. Смягчало ситуацию имя Семен, одинаково любимое как на Украине, так и в России, и в Белоруссии. Жили Маркевичи по рассказам Семена в небольшом домике в пригороде Минска. Отец умер рано, оставив о себе в памяти сына модные в то время усы, закрученные с обеих сторон. Мать посвятила остаток жизни музыкальному воспитанию детей города, в том числе и своего сына. Тот, правда, больше интереса проявлял к познанию тайн радио. В результате музыкальную школу Семен закончил с оценкой «хорошо», а курсы радистов — с отличием.
На этом безмятежная пора в жизни Семена закончилась. За две недели до начала войны учительница музыки, возвращаясь с работы, вставила ключ в дверной замок и упала замертво.
Семен еще не успел справиться с мыслью о том, что остался в этом мире почти один, как грянула война. Немецкие войска так стремительно рвались на Восток, что он едва успел вскочить в последний вагон последнего поезда, уходившего в Москву.
Освободившись от сна, Григорий поднялся из кресла и, с трудом ориентируясь в сильно задымленном пространстве, открыл дверь. Долгое время находившаяся взаперти никотиновая смесь выплеснулась в коридор едким сизым облаком. Из него, словно Венера из морской пены, возник небольшого роста человек в форме полковника, который решительно направился к сидевшему за столом Семену.
— Сколько раз я писал и говорил, что курить в рабочих кабинетах запрещается, — заорал он не по росту высоким голосом.
Семен, все еще находясь во власти прочитанного, тупо уставился на офицера.
— Встать! Когда разговариваешь со старшим по званию.
— А я еще ничего не сказал.
— Тогда тем более. Встать!
— Простите, а кто вы?
— Я? Я — комендант здания полковник Бричкин.
— Бричкин? — вдруг оживился почему-то Семен. — Это вы подписались под инструкцией в лифте? Я по нескольку раз в день читаю ее с удовольствием, и поднимаясь вверх, и спускаясь вниз.
— Что?! Я не позволю шутить над комендантом здания. Вы еще все об этом пожалеете! — выкрикнул полковник, исчезая за дверью, хлопнув ею с такой силой, что шансы на благополучный исход разговора свелись к нулю.
— Что делать? — неуверенно поинтересовался Семен.
— Вопрос извечный для России, — начал философствовать Григорий, но тут же оборвал себя. — Будем ждать.
Был уже конец дня, когда оба провинившихся предстали перед усталым взором генерала.
— Вот уж от вас не ожидал! Курите в служебном помещении. А в ответ на справедливые замечания коменданта упражняетесь в остроумии!
— Никак нет, — начал уверенно Григорий. — С курением в кабинете покончили. Что же касается коменданта, — вдруг воодушевился он, — то мы были рады воочию увидеть человека, которого знали только по его подписи на распоряжении, вывешенном в кабине лифта.
Пафос искренности в речи Григория был столь убедительным, что он сам поверил в свои слова.
Чего нельзя было сказать о хозяине кабинета. Он слушал Григория и молча щурился, глядя в его сторону. Временами он обращался к лежавшему перед ним рапорту коменданта, знакомился с какой-то его частью, на секунду задумывался, после чего возвращал его на место.
От внимания Григория не ускользнул момент, когда шеф, прочтя очередной отрывок из докладной, в одном случае открыто улыбнулся, в другом — не без труда сдержал улыбку. Это дало Григорию некоторую надежду на благоприятный исход инцидента.
К счастью, он оказался недалек от истины. После небольшой паузы хозяин кабинета произнес:
— Молодость дается человеку один раз, и то ненадолго. Но от того, как он ею распорядится, зависит многое. Ваша молодость пришлась на войну, которая не прощает легкомысленных поступков. Вам присвоили воинские звания, которые обязывают вас относиться подобающим образом к старшим не только по чину, но и по возрасту. Надеюсь, вы поняли, о чем идет речь?
— Так точно!
Согласиться было куда легче, нежели отстаивать свою сомнительную правоту.
Генерал встал и, кивнув подчиненным на прощание, устало побрел в комнату отдыха, где его ожидали диван, подушка и причудливых узоров теплое байковое одеяло.
Обратный путь, пролегавший через сложную систему переходов и бесконечных коридоров, занял заметно больше времени, чем предполагалось. К лифту Семен и Григорий подошли молча. Каждый думал о своем.
* * *
С началом 1942 года Центр начал активно налаживать связь с партизанскими отрядами, действовавшими в тылу у немцев. Григорий и Семен уже дважды летали в немецкий тыл и доставляли по воздуху партизанам в лесную глушь, как они называли, «офицерский набор»: несколько ящиков с автоматами и боеприпасами, а также радиостанцию для связи с Большой землей. Но это для дела. А для души — несколько упаковок с банками сгущенного молока и брикетами прессованной пшенной каши, замешанной на каком-то очень вкусном жире. Стоило бросить малоаппетитный на вид брусок в котелок с кипящей водой, как по всему лесу распространялся дурманящий запах готовящейся домашней пищи, зовущий всех, уловивших его, к столу, которым вполне мог служить простой пень.
Во время «командировки» в тыл Григорий объяснял «лесным солдатам», что их задача состоит не в том, чтобы выжить самим, а в том, чтобы не дать выжить оккупанту: необходимо выходить из глуши, хозяйничать на дорогах, занимать поселки и города. Населению надо ежедневно показывать, что хозяева этой земли мы, а не они, незваные гости.
