— Послушай, Виталий, прибереги хоть на время свой юмор, ведь дело серьезное.
— Странно, ведь вы же сами говорили, что к серьезным делам надо относиться с юмором.
— Не всякую ахинею, которую я несу, надо запоминать.
— Ладно, ахинею выбрасываем.
— Иди, Бога ради, — по-отечески махнул рукой Григорий.
— Да, грустный весельчак. Смеется печальными глазами.
— Как ты все разглядел! Он отца очень любил, потому и глаза такие грустные. Ладно, оставим это, вернемся к нашим делам, а то скоро светать начнет. — Григорий посмотрел на темное окно, поежился и положил ногу на ногу в знак готовности слушать. Несмотря на паузу, Генрих продолжил рассказ именно с того места, на котором его прервали.
— Шниттке, будучи знаком с личным фотографом фюрера Генрихом Гофманом, рассказывает, что после смерти жены фотограф горько запил. И только под большим секретом рассказывал о личной жизни своего патрона. Так, он поведал Шниттке, что во время последней встречи фюрер всю вину за поражения в России возложил на немецкую военную разведку, которая дезориентировала его, недооценив боеспособность русской армии и упорство русских при оказании сопротивления неприятелю.
Знал бы он это заранее, крепко подумал бы, начинать ли войну с Россией или воздержаться.
Фюрер жаловался на то, что некоторые генералы неточно следуют его указаниям. Так, несмотря на его приказ 4-й танковой группе двигаться на северо-восток, группа была поделена и двумя корпусами двинулась в разных направлениях. В результате планировавшийся мощный удар из района озера Ильмень не состоялся.
Пассаж относительно обвинений фюрера в адрес военной разведки Шниттке поспешил доложить Канарису и был поражен его реакцией.
Адмирал долго молчал, с трудом борясь то ли со страхом, то ли с отчаянием, но наконец взял себя в руки.
— Признаться, Шниттке, с каждым днем меня все меньше занимает война с Россией, которую начали без учета моих соображений. Что же касается обвинений в адрес военной разведки, то ведь их и в помине не было, пока наша армия успешно наступала. Когда же она натолкнулась на сопротивление русских, зимние холода под Москвой и вынуждена была временно, подчеркиваю, временно, отступить, то вместо анализа причин наших неудач все силы были брошены на поиск виновных.
— У нас тоже из-за поражения на фронтах расстреляли немало генералов, — грустно констатировал Григорий, будто боялся хоть в чем-то уступить немцам.
— Что ж, в своих стрелять проще, чем в противника. А главное, безопаснее, — бросил Генрих и, не прерываясь, продолжил: — Далее адмирал изложил свои дальнейшие планы. Говорил он при этом витиевато, крайне осторожно, но суть его идеи Шниттке ухватил.
— Я решил переориентировать вас и ваших людей с Востока на Запад. Соответствующие указания даны мною в Управление абвер-зарубежье. Вам же следует обратиться туда и получить конкретно разработанный план. Если все ясно, то можете идти.
Едва Шниттке вступил ногой во владения абвер-зарубежье, как натолкнулся в коридоре на резидента абвера в Болгарии Отто Вагнера, с которым, конечно, поддерживал давние дружеские отношения.
Кроме обоюдной симпатии, добрые отношения покоились еще и на том, что Вагнер был одним из немногих личных друзей Канариса, дружба с которым у них сложилась еще в догитлеровскую эпоху и считалась прошедшей испытание временем. Кроме того, будучи сотрудником абвера, Вагнер ухитрился получить ранг гауптштурмфюрера СС.
— Садись, давно не виделись, — Шниттке опустил голову. — Можем говорить здесь спокойно, наши спецы всю комнату с утра тщательно «обнюхали».
— Ты считаешь, что «соседи» к нам сюда без спросу наведываются?
— Нет, не думаю, — и он театрально затянул паузу — Не думаю, а точно знаю. Ребята, которые здесь утром работали, рассказали, что на прошлой неделе вытащили из полов и стен наших кабинетов девять микрофонов. Они нам недвусмысленно твердят: «Делайте выводы!».
— И мы делаем?
— Не всегда. — На протяжение нескольких минут он собирался с мыслями.
— Мне приказано вывести тебя на поле твоей будущей деятельности.
— Что ж, будем пахать на поле будущего!
— Твой оптимизм и раньше-то меня восхищал. Но давай перейдем к делу. Ты знаешь, что наш шеф совсем недавно чуть было не сложил голову из-за евреев. Но не сделал из этого нужных выводов.
— То есть?
— Сегодня вновь возвращается к ним. Правда, теперь между евреями и абвером устанавливается толстая прокладка, точнее стена. Все дела и учетные карточки на них уничтожены и посему связь с ними формально прекращена, а на деле возлагается на тебя и твоих людей. Результаты докладываются шефу, и только ему. Ты понял?
Шниттке отрицательно тряхнул головой.
— Практически, фактически, формально — какое-то нагромождение слов и понятий. Давай упростим конструкцию. Итак, я работаю негласно с лицами экзотической национальности, официально отвергнутыми абвером как «непригодный материал». Так?
— Перфект!
— И полученную от них информацию в анонимном виде, то есть без подписей, псевдонимов передаю.
— Мне, — резко перебил его Вагнер, — а до того я передаю тебе группу информаторов-иудеев и умываю руки! — он весело продемонстрировал, с каким наслаждением и как ловко он это проделает.
— Что ты с таким интересом разглядываешь меня?
— Из-за этих раввинов. Я вчера чуть было не поругался с адмиралом.
— Вот это зря. Раввины того не стоят.
— Я тоже самое сказал ему. Более того, ты еще познакомишься с Максом. Он — выходец из Прибалтики, человек безусловно способный, но… — он запнулся в поисках подходящей формулировки, — по-моему, работает на советскую разведку. В доказательство я подготовил и передал адмиралу составленное мною досье, дескать, вот вам, господин адмирал, и косвенные доказательства.
— Ну, и?
— Он почему-то страшно возбудился. Сгреб все бумаги и разорвал, не читая. Я, честно говоря, остолбенел.
— А когда столбняк прошел?
— Тогда он вынул из ящика стола и положил передо мной заключение высшего командования вооруженных сил вермахта по поводу материалов, добытых Максом, то есть евреем Клаттом.
Отто наполнил из сифона стакан и опустошил его более чем наполовину.
— А дальше?
— Дальше? На, почитай. Теперь это — твоя забота.
Он вынул из портфеля бумагу и положил ее перед Шниттке на стол. «Информация вашего источника о заседании Государственного совета обороны под председательством Сталина, а также о планах наступления Советской армии на начало 1942 года подтверждает и дополняет данные, имеющиеся в аналитическом отделе «Иностранные армии — Восток» Генерального штаба вооруженных сил Германии».
