— Я тоже надеюсь, — подтвердил странным образом Генрих.
— В мюнхенской квартире фюрера висит громадный портрет Форда-старшего, и не напрасно. Не было случая, чтобы Генри забыл послать Адольфу в день его рождения 20 апреля традиционный подарок — 50 тысяч рейхсмарок. Вы можете объяснить мне, за что такое царское вознаграждение?
— Затрудняюсь.
— Ну, вот видите! — довольный Фима откинулся на спинку стула. — Объясняю — это антисемитизм. На этом сейчас подлецы очень хорошо зарабатывают. Вы, конечно, незнакомы с Борисом Бразулем? Нет? Ну, и правильно! А я вот имел, так сказать, несчастье. Боря — уже немолодой человек, служил в царской охранке, работал на американцев, затем на немцев. Однажды мы встретились в Европе, и я его спросил: «Скажи, Боря, остались еще на свете разведки, на которые бы ты не работал?» Он на минуту задумался, а потом ответил: К сожалению, есть. Но сейчас я упорно тружусь над тем, чтобы восполнить этот пробел. Ведь до сих пор распространяется по миру антисемитский трактат Форда «Международное еврейство». Уверен, и тут без Бориса не обошлось. Я знаю, что обоим Фордам проще склепать десяток автомобилей, нежели написать одну страницу текста.
— Так, может быть, вернемся к автомобилям?
— Можем. Как известно, километрах в двенадцати от Парижа находится местечко Пуасси, где построены заводы Форда, управляет которыми после трагедии в Пирл-Харборе доверенное лицо Эдзеля, некто Мориц Долфюс, тесно сотрудничающий с нами, то есть с немцами.
С приходом Долфюса в Пуасси заводы Форда наладили производство авиамоторов и грузовиков для немецкой армии. Он же организовал производство бронемашин для сражавшейся в Африке армии генерал-фельдмаршала Роммеля. Чтобы закрыть тему хотя бы на сегодня, упомяну, что Генри Форд был награжден нашим фюрером высоким орденом «Золотой орел», — Фима громко и облегчением выдохнул, жадно выпил полчашечки горячего кофе, и, откинувшись на спинку кресла, с интересом посмотрел на Генриха.
Официант принес кофейник и установил его на горелку, внутри которой мерцал слабый огонек.
— Вам презент от хозяина. Он в молодости работал на кофейных плантациях в Бразилии и привез оттуда особый рецепт приготовления кофе. Уверен, вы оцените.
От кофейника действительно тут же поплыл и окутал сидевших за столом уютный запах кондитерской, которую в детстве регулярно посещал Ефим с родителями.
Кофе пили молча, и оттого становилось еще уютнее. Наконец Фима с шумом отставил пустую чашечку в сторону, наклонился к Генриху и заговорил вдвое тише, чем прежде.
— Теперь о самом важном. О том, что, по-моему, крайне волнует адмирала, но он об этом прямо не говорит. Однако Фима понимает не только слова, но и жесты.
— Вы, я вижу, прямо боготворите нашего шефа.
— Есть за что. На днях был по делам банка в Берне и неожиданно встретил целую кучу близких мне по крови людей, совсем недавно выехавших из Германии. И это сегодня, когда для них существует один выезд — в концлагерь. Естественно, они ничего не говорят, а я, естественно, ничего не спрашиваю. Но в результате выясняется, что именно благодаря конторе адмирала тринадцать еврейских семей перекочевали в Швейцарию, а шесть из них еще дальше — в Америку.
— Значит, так надо, — подвел черту Генрих.
— А я что, против? — Ефим налил кофе в чашку. Оба явно наслаждались горячим и необычайно ароматным напитком. — Один мой приятель, являющийся, как и я, незначительным винтиком крупнейшего банка Германии «Штейн», рассказал мне о событиях, свидетелем которых стал. В конце февраля руководитель филиала американского концерна «Стандард ойл» в Германии Линдеман собрал в своем берлинском бюро довольно пеструю компанию: председателя правления немецкого химического гиганта «И.Г. Фарбениндустри» Германа Шмица, директора немецкого банка «И.Г. Штейн» барона Курта фон Шредера и… как вы думаете, кого еще?
Генрих недоуменно пожал плечами.
— Генерала Вальтера Шелленберга, главу германской контрразведки и одновременно члена правления филиала американского телефонного концерна «И.Т.Т.» в Германии.
— Да, экзотическая компания.
— На первый взгляд. На самом деле этот молодой генерал сделал головокружительную карьеру. В тридцать лет возглавил имперскую контрразведку. Более того, стал «серым кардиналом» при втором фактически лице в государстве — Гиммлере, в руках которого сосредоточена вся госбезопасность.
— Что ж, отдадим должное таланту!
— Я лично ничего не должен и посему ничего отдавать не собираюсь. Кстати, как мне показалось, адмирал на эту тему предпочитает не говорить.
— Похвальная привычка.
— Не знаю. У меня это плохо получается. Но закончим с молодым генералом. Он не только способный, но и образованный юрист. Успешно закончил университет в Марбурге, прошел хорошую юридическую практику, чем отличается от остальных лидеров.
— Одаренные неучи.
— Это вы сказали. Я промолчал.
— Естественно. Но вернемся к берлинской «встрече гигантов». В чем ее суть?
— Просто, как шоколад. По предложению Шелленберга присутствовавшие договорились создать некое общество, состоящее из руководителей солидных финансовых институтов и крупных мировых концернов, которые будут субсидировать гестапо. Средства переводятся на личный счет рейхсфюрера Гиммлера все в том же «И. Г. Штейн» банке.
— И на какие суммы готовы раскошелиться господа толстосумы?
— Пока остановились на одном миллионе рейхсмарок с каждого в год. Как понимаете, для «Стандард ойл», например, это — семечки, а для Вальтера — я имею в виду Шелленберга, — это «последний мазок маэстро» в деле завоевания полного доверия у рейхсфюрера Гиммлера. Из-за денег, как правило, люди начинают ссориться, а уж если они их связывают, то навсегда.
— Вы, Фима, склонны к философствованию, как я вижу.
— Наследственность губит. Родитель мой любил рассуждать вслух.
Он разлил кофе по чашкам и сделал несколько глотков.
— Кажется, я выполнил задание, полученное от шефа и, похоже, даже… — он на секунду задумался, — даже переусердствовал. Но это скорее на пользу дела, — тут же успокоил он себя. — Ну а чтобы вы ничего не упустили, подготовил, так сказать, синопсисис всего мною устно изложенного. — Он протянул свернутые в трубочку несколько листов бумаги.
— Надеюсь, вы не забыли указания адмирала — отныне ничего не предавать бумаге, все держать в голове.
— Так я и держу — в моей. А для вашей я решил на первый раз сделать исключение, он же — сюрприз. Будем считать, первый и последний.
Генрих положил бумаги в боковой карман.
Фима всплеснул руками:
— Будем оптимистичны, Генрих, давайте считать, что на сегодня я выговорился до конца. А чтобы быть последовательным, расскажу напоследок еврейский анекдот. «Наши войска оккупируют Балканы, и немецкий солдат пишет домой письмо. Дорогая Эльза, мы уже в Греции. Посылаю тебе фотографию с Аполлоном. В шапке слева — это я».
