— Шизофреник он, этот фюрер. Еще в Первую мировую был ранен в какое-то интимное место, стал импотентом, что вы хотите теперь от душевно больного? — высказался Берия.
— Если душевно больной импотент сумел за короткое время подмять всю Европу и потеснить нас до самой Москвы, то грош нам всем цена. Что касается мужской потенции, то здесь уж все карты у Лаврентия.
Молотов одобрительно закивал.
— Ну а если серьезно, то все это чистой воды абсурд.
Сталин отложил в сторону бумаги, протиснулся спиной глубже в кресло и опустил плечи. Резко уменьшившись в размерах, он придался размышлениям вслух: «Подумать только! Шурочка Домонтович, удивительное сочетание ума, красоты и силы духа, большую часть жизни провела за границей и на равных общалась с такими мыслителями, как Плеханов, Лафарг, Каутский. Много раз сидела с тюрьмах, но ни разу не дрогнула. Ее называли не иначе, как «Валькирией революции». И вдруг измена идеалам революции и самопродажа не за библейские тридцать сребреников, а за максимум пять: маленький домик с ванной и теплой водой. Что за идиотский соблазн для дочери русского генерала!».
Сталин молчал.
Разрядить обстановку в наступившей тишине взялся Молотов.
— Германский посол в Москве Шулленбург рассказал мне однажды доверительно, что на проводимом ежегодно вагнеровском фестивале в баварском городе Байройте непременно присутствует вся знать, в том числе дамы, которые вожделеют о физической близости с фюрером и, судя по всему, добиваются ее. Среди них на первом месте — невестка великого композитора Вагнера, а также ее соперница, супруга владельца знаменитой фирмы по производству роялей «Бехштейн».
— Не знаю, как и реагировать на твой трогательный до сентиментальности рассказ, — с недоумением откликнулся Сталин. — Коллонтай — дочь царского генерала, продала имение и целиком посвятила себя революции.
Он вдруг оживился, вылез из своей берлоги, наполненной воспоминаниями, расправил плечи и стал прежним Сталиным. «Если бы она оставила себе хотя бы десятую часть тех денег, которые вместе со своим другом Шляпниковым переправила для партии в Россию, то могла бы сегодня приобрести любой особняк в самом престижном районе любой европейской столицы, на фоне которого домик с ванной и теплой водой выглядел бы просто нелепой пародией на плату за измену. И как называет это Лаврентий, интимная часть. Признаться, когда я разглядываю на фото Гитлера, этого высушенного стручка в коротких штанишках, с комичными усиками и театральной челкой, то невольно представляю его на фоне матроса Дыбенко. И у меня наворачиваются слезы умиления.
Короткой паузы вполне хватило для оглашения давно принятого решения.
— Думаю, надо дать в Стокгольм телеграмму с одобрением инициативы посла. Пусть и дальше объясняет финнам: чем раньше они выйдут из позорного альянса с фашизмом, тем больше у них шансов занять достойное место в послевоенном мире.
И второе. Прислушаемся к мудрому совету товарища Берии и направим в Стокгольм смышленого человека из наших спецслужб, — Сталин нарисовал указательным пальцем правой руки запятую в воздухе, — чтобы он помог нашему послу в организации конспиративной встречи с финскими социал-демократами. А теперь перейдем от лирики к прозе и вернемся к материалам нашей разведки.
Все движения он проделывал машинально, оставляя свободу голове выполнять главную функцию — мыслить.
— Итак, наш человек проник в крайне важную для нас сферу: в область финансово-экономических связей между Америкой и Германией. Известно, что после поражения в Первой мировой войне Германия быстро встала на ноги, главным образом благодаря мощному притоку в Германию американских денег. А дальше все по Марксу: капитал не терпит замкнутого пространства. Относительно того, как он ведет себя в мирное время, исписаны тонны бумаги, однако, как он должен вести себя в случае войны, сказано мало и не очень вразумительно. В главный принцип «Бизнес прежде всего» немцами была внесена небольшая, но существенная поправка. Теперь «Гитлер прежде всего», в силу чего поменялся и весь прейскурант отношений власти к промышленникам.
Сталин взял со стола очередной лист с расшифрованными телеграммами.
— Итак, накануне прихода Гитлера к власти на территории Германии вели свою деятельность более 50 американских фирм и компаний, тесно сотрудничавших с немецкими партнерами, включая такие крупные концерны, как американский «Дженерал моторе» и немецкий «Опель», а также много других стальных, нефтяных и телекоммуникационных картелей.
В результате, с одной стороны, Америка вновь поставляет нам великолепные грузовики «Студебеккер» через Мурманск и Иран, с другой, американские заводы Форда, расположенные всего в десяти километрах от Парижа, строят не менее качественные машины для немецкой армии.
Мы направили письмо американскому президенту с просьбой объяснить такой казус. И получили, — Сталин вдруг вспомнил о своей трубке, взял ее со стола, сделал несколько затяжек и продолжил: — Ответ пришел, как ни странно, от министра финансов США Моргентау. От имени президента министр благодарит за «доброе послание» и просит впредь «не скупиться» на подобного рода материалы, крайне полезные для успеха нашего основного дела.
— Болтовня это все президентская. Пусть лучше поторопится с открытием Второго фронта, — заметил Берия.
Сталин вновь раскурил трубку и, довольный достигнутым успехом, аккуратно уложил ее на край пепельницы.
— Если человек, да еще такого масштаба, как президент Америки признается в том, что испытывает в чем-то трудности, то для начала надо по достоинству оценить его откровение, а затем подумать, как мы сможем облегчить его ситуацию. На сегодняшнем этапе войны информация о финансово-экономическом положении противника приобретает для нас первостепенное значение, но если она может оказаться полезной для нашего союзника, то в наших интересах было бы и впредь делиться с президентом добываемыми нами сведениями. Тем более что он недвусмысленно попросил нас об этом.
— Совершенно верно, Коба, сегодня Рузвельт для нас — самый важный партнер.
— Лучше бы Второй фронт, — попытался вновь вмешаться Берия.
— Лаврентий, ты как римский сенатор — по любому поводу одно и то же: «А Карфаген должен быть разрушен!» Я вот теперь все чаще задумываюсь, оценят ли наши потомки титанические усилия своих предков, принесших себя в жертву ради их будущего благополучия?
Вопрос был поставлен гласно, но отнюдь не для того, чтобы привлечь к дискуссии присутствовавших. А лишь для того, чтобы задавший его мог озвучить давно созревший в его голове ответ.
— Уверен, что многое, нами сделанное, будет извращено и оплевано как у нас, так и за рубежом. Некоторые постараются судить о нашем времени категориями своего, а образовавшуюся разницу швырнут нам в лицо в виде упрека. Мое имя покроют густой клеветой и испачкают черной краской. Дорвавшиеся до власти тщеславные недоумки постараются возложить на меня все просчеты и преступления, которые они совершат, стремясь к личному обогащению, начисто забыв о нуждах своего народа. К счастью, это продлится недолго. Придет новое поколение светлых голов. Они справедливо оценят наши жертвы, отдадут нам должное и пойдут вперед по пути, нами провоженному. Свое будущее они будут строить на нашем прошлом. — Сталин глянул на внимавшую ему аудиторию, помолчал, явно не одобряя свой порыв, тут же вернулся к прерванной теме.
