Оккупанты, то есть немцы, были представлены довольно скудно. Лишь в дальнем углу три офицера бурно беседовали по-немецки, подавляя своими резкими согласными все остальные голоса, не имевшие шанса прорваться через кордон немецкой фонетики.
Неожиданно для обоих официант вновь вырос у столика и милостиво посоветовал заказать устрицы — самые свежие.
При этом Карин оживилась, а Генрих стал размышлять вслух.
— Мне в жизни устриц пробовать еще не удавалось, но я читал о том, как они полезны.
Карин умилилась тому, с какой легкостью и непосредственностью было сделано это признание. По ее наблюдениям, мужчины никогда не готовы признаваться в собственном невежестве, ибо это может подорвать веру в их совершенство, не в последнюю очередь в собственных глазах.
— Мне довелось прочесть столько исторических анекдотов, связанных с устрицами, что я почти ощущаю их вкус во рту, хотя ни разу не пробовал.
Карин рассмеялась.
И в этот момент у их столика как бы случайно остановилась только что появившаяся необычная пара.
Высокий голубоглазый блондин, с виду лет сорока пяти, военная выправка которого идеально сочеталась с аристократическими манерами. Румянец на щеках, дежурная улыбка на лишенном мимики лице, усталый взгляд и мягкая походка — все указывало на знатное происхождение и не оставляло сомнений в том, что это представитель высшего света. На его руку опиралась темноволосая дама около шестидесяти лет, с несколько тяжеловатым для ее женственного лица носом. Поражала и ее удивительная даже для Парижа элегантность: темное платье, совершенное своей простотой и безупречностью линий, дополненное лишь пятью нитками жемчуга вокруг шеи.
Мельком услышав последнюю фразу Генриха, дама повернула голову в его сторону и с искренним интересом посмотрела на человека, который не только умудрялся жить, не отведав устриц, но даже позволил себе ужинать в ресторане отеля «Ритц» с прелестной молодой дамой. Спутник элегантной брюнетки ограничился лишь сочувственной улыбкой, в равной степени относившейся как к приятной паре за столом, так и к устрицам, которые его организм не переносил, ибо кожа тут же покрывалась отвратительной красноватой сыпью.
Ненадолго задержавшись, «перламутровая» дама с милой улыбкой направилась дальше к зарезервированному для них уютному столику в углу у окна.
— Знаете, кто эта дама? — загадочно улыбнулся официант.
— Да нет, — на всякий случай сказали они, хотя, конечно же, узнали Коко Шанель.
— О! Это создательница нынешней моды!
Бессловесное общение с парижской знаменитостью не нарушило традиционной процедуры: после устриц подали в небольших фарфоровых чашках суп из фазана с гренками, а затем медальон из телятины с трюфелями.
— Я давно не испытывала такого наслаждения от еды, хотя и понимаю, что признаваться в этом уж очень примитивно.
— Надо сделать поправку на тяжелые условия военного времени.
— А как тебе королева моды?
— Женщин, преуспевающих в любви, предостаточно, в коммерции — все еще немного, а вот успешную в обеих ипостасях вижу впервые.
— От близких к ней людей я слышала, что в ее колоссальном гардеробе, помимо легендарного «маленького черного», существуют еще два бессменных платья: одно — в котором она впервые выводит в свет очередного мужчину, второе — в котором она его хоронит.
— Трагикомедия вполне в духе Мольера, — рассмеялся Генрих.
Официант тем временем одним движением убрал посуду со стола, придав ему изначальную элегантность, и предложил десертное меню.
Едва Карин взяла его в руки, как на стол выскользнула визитная карточка с размашисто написанной поверх текста чернилами фразой: «Приглашаем очаровательную пару разделить с нами десерт. Коко Шанель».
— Не вижу оснований для отказа, — искренне развеселился Генрих.
— Я внимательно наблюдаю за тобой и прихожу к выводу, что ты появился на свет под счастливой звездой.
— В России говорят, родился в рубашке. Но почему столько желчи в голосе?
— Да просто из зависти. Я бы тоже хотела быть столь удачливой.
— Хочешь? Значит, будешь, — ответил Генрих и тут же смутился примитивностью своего умозаключения.
При знакомстве Коко Шанель ограничилась лишь легким наклоном головы. Демонстративную сдержанность законодательницы моды незамедлительно и с лихвой восполнил ее спутник, представившись самым подробным образом:
— Барон Ганс-Гюнтер фон Динклаге, — по-военному отчеканил он.
— По прозвищу «Воробей», — с усмешкой вставила Коко, — так зовут его друзья, и он нисколько не возражает.
Барон попытался что-то сказать, но она, сделав жест рукой, продолжила:
— У барона лишь титул немецкий, на самом же деле он англичанин, поскольку англичанкой была его мать.
Барону оставалось лишь энергично кивнуть в знак согласия.
— Итак, я пью за новое знакомство! Прошу извинить, но у меня с детства плохая память на имена.
— Не стоит извинений, ведь у нас пока не было возможности представиться, — не преминул съязвить гость.
Генрих представил Карин и назвал свое имя.
— Красивые имена, прекрасные люди и чудесное вино! Позвольте поднять бокал за такую редкую гармонию!
Вино и впрямь оказалось отменным, и официант вскоре откупорил еще одну бутылку. Атмосфера общения стала куда более свободной:
— Ведь мы пьем напиток, который обожал Наполеон, и пусть я выше его почти на четверть метра, он несравнимо более велик, чем я. Странно, не правда ли?
— Не скромничай, Ганс, у тебя заслуг тоже немало.
Мадам Шанель вынула из сумочки фотографию барона в парадной униформе и положила на стол для всеобщего обозрения. На снимке барон выглядел более импозантным, но казался менее обаятельным, чем в жизни.
— На мой взгляд, — прокомментировала Шанель, — униформа вообще не для барона. А вот господин Груббе просто создан для того, чтобы блистать на паркете в мундире! Вы можете полностью довериться мне во всем, что касается вкуса и стиля в одежде и тонкости ароматов духов — это моя профессия. Тут я не могу ошибаться. «Шанель № 5» — мой выбор. Когда по моему заказу выставили вряд семь флаконов духов, я после короткой экспертизы указала рукой на пятый — и попала в цель.
Коко откинулась на спинку стула, достала сигарету и мечтательно продолжила:
— Пройдут десятилетия, я уйду в мир иной, да и вы изрядно состаритесь, но и тогда я буду наблюдать оттуда, что на туалетном столике истинной женщины стоит флакон «Шанель № 5». — Она помолчала и взяла со стола фотографию барона. — Обожаю разглядывать и анализировать застывшие лица на бумаге. Скажите, а у вас нет ли случайно вашей фотографии с собой? — обратилась Коко к Генриху.
— Зачем же фотография, если перед вами оригинал?
