Сегодня на доспехах его триглада не было видно ни единой вмятины или царапины, которые недавно оставил Трим. Начищенные до блеска, они сияли как новые, словно их только что доставили из кузницы. Ничуть не сомневаюсь, богатый отец Палма оплатил их ремонт.
А вот на руках самого Палма были заметны свежие шрамы от недавних порезов, которые нанес ему мой Трим. Два на левой руке и один на правой. Но и у меня были точно такие, причем в большем количестве – напоминание о проигранных поединках.
Невидимый барабан начал отбивать медленный монотонный ритм. Затем между бойцами появилась высокая фигура Главного распорядителя поединков Пинчеона. Во всем черном, подпоясанный красным кушаком, он нес серебряную церемониальную трубу. Пинчеон вскинул руку, и барабанная дробь смолкла. Шумные зрители тоже притихли.
– Начинаем поединок! – гулко пророкотал Пинчеон и отошел к двери «макс». Здесь поднес трубу к губам, издал высокую пронзительную ноту и исчез из виду. Двери громко захлопнулись: бой начался.
Палм всегда был осторожен и не любил подвергать себя опасности. Во время наших с ним поединков я неплохо изучил его тактику. Его репертуар включал в себя одиннадцать маневров, главным образом оборонительных. Порой он действовал предсказуемо. Однако этого знания было недостаточно для верной победы. Его лаки были отлажены на высочайшем уровне, их движения – быстры и изящны. Стоило лаку, защищавшему бойца «мин», приблизиться к его тригладу, как он рисковал получить удар клинком в горловую втулку.
Что произошло и на этот раз. Поединок продолжался всего четыре минуты. Лак Маркоса подошел слишком близко. Удар клинка, сигнал «обрыв» – и лак уже на полу.
Первые вежливые аплодисменты мгновенно утонули в ликующих возгласах поклонников Палма, довольных его победой.
Маркос получил ритуальный порез, и участники боя покинули арену.
– Скучновато, но Палм сработал чисто, – прокомментировал Тайрон, наклонившись ко мне и Дейнону. – Знатоки вряд ли будут в восторге, но парень еще молод. Как только он обретет уверенность в своих силах, все увидят, на что он способен.
В этот момент пламя факелов на арене неожиданно затрепетало.
Воздух сделался холодным, и все вдруг погрузилось во тьму. Мое сердце ёкнуло. Затем факелы вспыхнули вновь, балкон же разразился пронзительными криками, эхом отлетавшими от низкого потолка. Правда, теперь это были не крики одобрения, а вопли ужаса.
Пламя факелов вновь задрожало и потухло. Когда же опять стало светло, я увидел, как объятые ужасом зрители, давя друг друга, устремились по проходам прочь из зала.
На арену пожаловал Хоб.
Через пять минут балкон практически опустел. Остались лишь бойцы, их родственники и самые верные поклонники. Мне было непонятно, почему так много людей убежало, когда появился Хоб. В конце концов, уж им-то точно ничего не грозило.
Я спросил об этом Тайрона. Он ответил, что некоторые люди настолько боятся джинна, что просто не могут находиться с ним рядом. Другие уверены в том, что будущих жертв он выбирает из тех, кого замечает на балконе, хотя никаких подтверждений этому нет.
Тайрон умолк. Лицо его стало угрюмым, и он принялся барабанить пальцами по подлокотнику сиденья. Он был явно встревожен.
Внизу, в зеленой комнате, Пинчеон сейчас предложит бойцам «мин» тянуть жребий. Тот, кто вытянет короткую соломинку, будет сражаться с Хобом. Палм был бойцом «макс», так что опасаться ему нечего, но я знал, что в Списке поединков сегодняшнего вечера у Тайрона были бойцы «мин». Мне тотчас вспомнилась жуткая ночь, когда Хоб убил Керна.
Хоб и его триглад в черных доспехах вышли на арену первыми. Я смотрел на него, задыхаясь от бессильного гнева. На джинне были установленные регламентом шорты и кожаная куртка, но на голове он носил бронзовый шлем с широкой смотровой щелью. Руки у Хоба были такие же длинные, как у лака, то есть значительно длиннее человеческих. Голова слегка запрокинута, словно он смотрит на балкон. Неудивительно, что многие верят, будто он там выбирает будущих жертв!
Неужели он смотрит на меня?
В следующий миг из двери «мин», прямо под нами, вышел противник Хоба. Сидевший рядом мной Тайрон облегченно вздохнул. Посмотрев вниз, я увидел, что на спине у бойца нет серебристого волка. Увы, в следующий миг я заметил на ней нечто другое, отчего у меня тотчас перехватило дыхание.
«ТАЛ».
Я посмотрел направо и увидел широко распахнутые глаза Ады. Квин что-то быстро ей говорила.
Жеребьевка явно была нечестной. Драться с Хобом выпало бойцу, чей лак был отрегулирован талантливой, дважды рожденной женщиной-шаблонщиком, о которой говорил весь город. Мне в душу закралось подозрение, что Хоб решил проверить способности Ады.
– Ну что ж, посмотрим, насколько она хороша! – произнес Тайрон, как будто прочитав мои мысли.
– Это нечестно! Слишком рано! – сердито воскликнул я. – У Таллуса не было времени подготовиться как следует!
Я встречался с этим человеком лишь раз, но он мне сразу понравился. Ада любит его – и вот теперь его жизнь под угрозой.
За исключением моего отца, все бойцы, сражавшиеся с Хобом на этой арене, погибали, или же их, раненных, уносили с нее, и они исчезали навсегда. Неужели и Таллуса ждет та же судьба?
На арену вышел Пинчеон. Кивнув бойцам, он тут же скрылся. Двери с грохотом захлопнулись; лаки и бойцы заняли позиции. Таллус, похоже, был напуган. Он был бледен, на лбу блестели капли пота.
Каково же было мое удивление, когда Тайрон достал из кармана маленькие песочные часы и поставил их на подлокотник кресла. Иногда он пользовался ими во время тренировок вместо таймера, но я ни разу не видел, чтобы он измерял ими продолжительность поединка на арене.
Часы представляли собой два стеклянных шара, соединенных металлической трубкой. Из верхнего шара песок ссыпался в нижний. Когда вниз падала последняя песчинка, проходило пять минут. Это были очень точные часы, гораздо точнее часов-свечи, почти такие же надежные, как и громоздкие механические настенные часы, которые Пинчеон использовал для отсчета времени.
Поединок начался внезапно. Лак Таллуса атаковал, энергично тесня триглад противника. Как только они сошлись, Тайрон постучал по верхнему шару часов, чтобы начался отсчет. Атака была столь стремительной, что Таллус с трудом поспевал за лаком. Он не стал применять Улум, и его лак бросился вперед по собственной воле, как будто шаблоны увидели шанс нанести Хобу поражение. Ада утверждала, что лак лишен разума, но при взгляде на него казалось, он проявляет инициативу.
Начало было очень хорошим. Но сможет ли Таллус победить Хоба? – этот вопрос не давал мне покоя.
Вскоре Хоб сосредоточился; его триглад стал неумолимо пробиваться к центру арены. Постоянно раздавался лязг металла о металл. Дважды казалось, будто лезвие меча попало в горловую втулку, хотя в пылу боя трудно было понять, который из лаков нанес удар.
