Неразрезанные куски ткани. Один пурпурный, очень темный – его цвет заставлял подумать о королеве, наряженной для коронации. Парча такая тяжелая, что носить платье из нее утомительно. Шелк, который рвался даже от осторожных прикосновений Гвеннан: слишком старый, слишком хрупкий.
И на самом дне третий кусок. Гвеннан нахмурилась. Все остальное она помнит. Много раз видела. Но этот почему-то забыла. В этом куске не было потертого великолепия остальных. Напротив, казалось, его место среди обрывков и кухонных тряпок.
Ткань на ощупь грубоватая, особенно после прикосновения к тонким шелкам. Цвет – Гвеннан поднесла его ближе к лампе – темно-зеленый. Но странно, под рукой цвет менялся, по ткани будто пробегают волны.
При свете она заметила серебристый оттенок. Будто смотришь в бассейн, в котором медленно собирается пена. Она встряхнула его – ей казалось, у нее в руках небольшой кусок ткани, вряд ли шире обрывков плаща, под которыми он лежал, – и кусок развернулся. Он оказался таким большим, что Гвеннан даже не поверила глазам. Он жестче, грубее шелка и других материалов, но чем больше касаешься его, тем мягче он прижимается к пальцам. У девушки появилось странное ощущение, что чем-то эта ткань напоминает мех, что это не ткань, изготовленная древним мастером, а что-то органическое, живое, что в ней еще ощущается тень жизни.
Она безжалостно сбросила остальные обрывки на диван и разворачивала, разглаживала, разглядывала свою находку. Кусок ткани растягивался все шире и шире. Он покрыл всю поверхность большого стола и свесился по обе стороны – да его тут целые ярды!
К тому же на свету эти серебристые пенные узоры тоже изменялись. Из неопределенных пятен, напоминавших облака, они превращались во все более отчетливые и определенные очертания. Гвеннан остановилась, отдернула руки. Эти линии – действительно рисунок, – и она видела уже раньше эти рисунки, хотя теперь не могла их опознать. Что-то похожее на ее беспомощные попытки воспроизвести надписи на стоячих камнях. На каком бы языке ни были сделаны эти надписи, они вплетены, вшиты в ткань, обнаруженную ею.
Возможно, последним открытием оказался покрой. Ткань не напоминала несшитый, неразрезанный кусок, только что из ткацкого станка. Теперь она вся развернулась на столе. И оказалось, что это предмет одежды, не тронутый временем. Гвеннан распознала длинный плащ, без капюшона, в отличие от тех, что всегда носила леди Лайл. У шеи широкая лента, покрытая тонким узором. То, что широко разбросано по остальной поверхности, здесь собрано воедино, узоры переплелись и почти неразделимы. Есть и пряжка – ее вес заставил воротник расстегнуться. Серебро, но не потемневшее. Гвеннан показалось, что этот металл похож на тот, из которого ее подвеска. Пряжка по форме напоминала глаз, удлиненный, в середине молочный камень, он не блестит, его поверхность непрозрачна и разделена зеленым вертикальным узким зрачком – похоже на кошачий глаз при ярком свете лампы.
Гвеннан осторожно отступила. Брошь приковала к себе ее внимание, будто это действительно глаз, действующий независимо от тела. Возможно, ее неожиданное отступление как-то подействовало на плащ, потому что он соскользнул со стола и складками лег на пол, где в тени уже невозможно было различить его узор. Только глаз остался открытым, он блестел, и Гвеннан долго пришлось убеждать себя, что зрачок, оказавшись в тени, не расширился.
Она не хотела касаться этой вещи, любопытство ее оказалось поглощенным растущим беспокойством; она была уверена, что к одежде Даггертов эта вещь не имеет отношения; старую одежду хранили в сундуке только из бережливости. Нет, это что-то совсем другое, и она вообще не понимает, как этот плащ оказался среди тщательно сбереженных мисс Нессой обрывков.
Гвеннан неохотно наклонилась и подобрала плащ. На ощупь ткань была жесткой и тяжелой, но одежда оказалась гораздо легче, чем она ожидала. Гвеннан легко подняла ее с пола одной рукой.
Никакой ветер не мог ворваться в плотно закрытую кухню, но когда девушка подняла зеленую ткань, та заволновалась, прижалась к телу Гвеннан, прежде чем она успела отстраниться. И у нее не было возможности предотвратить последующее. Руки двигались сами по себе, они набросили плащ на плечи, он обхватил ее тело, а стоячий воротник, такой жесткий, что чуть не поцарапал ей подбородок, встал на место. Исключительным усилием воли она не позволила рукам защелкнуть брошь-глаз.
Зеленая ткань покрывала ее от горла почти до пола; глядя вниз, она совсем не видела свое тело, только плащ. И ткань не лежала на месте спокойно. Гвеннан шевельнула плечами, прочнее взялась за края, попыталась сбросить плащ. И почувствовала сопротивление своим усилиям. Вспыхнувший страх заставил ее удвоить усилия, и ей удалось частично освободиться от того, что охватывало ее, как сеть охватывает рыбу.
Она обещала себе, что не будет вспоминать прочитанные легенды, но тут ей вспомнился отрывок древнего предания – о людях под холмами; в нем говорилось, что у этих людей есть свои жилища под землей, и обычный человек мог попасть туда, его приглашали на ночь, а, вернувшись, он обнаруживал, что прошли годы и все, кого он знал, давно умерли.
Гвеннан умудрилась стащить с себя плащ, хотя он упрямо цеплялся за нее, как будто внутренняя сторона отрастила корни и они вросли в другую ее одежду. Девушка снова разложила плащ на столе и посмотрела его подкладку – что же там цепляется?
Пальцы ее скользнули по внутренней поверхности зеленоватой ткани, и она тут же отдернула их, облизала царапину. Какая-то булавка? Нет, она наклонилась, но никакого металла не увидела. Внутренняя поверхность плаща…
Чешуйчатая шкура? Именно эти чешуйки порезали ей палец.
Это шкура, очень тонкая, не толще ткани, и оставшиеся чешуйки разбросаны неправильным узором. Сама подкладка серебристо-серая, но чешуйки (они мельче бусинок) серебряные с черными краями, они перекрывают друг друга в тех местах, где сохранились.
Возможно, от огня лампы или от ее собственных действий с плащом от него начал исходить запах. Не зловоние, которое она привыкла связывать с существами из другого мира. Запах чистый и свежий, похожий на сосновый аромат или запах других хвойных деревьев. Гвеннан складывала ткань, а запах усиливался. Ее любопытство пробудилось, но решимость освободиться от всего, что не связано с ее временем и местом, заставила Гвеннан продолжать свертывать ткань. Та упрямо не желала складываться. Девушка прижимала складки, но они распрямлялись.
Наконец, запыхавшись, чувствуя все усиливающееся беспокойство, она отказалась от своего намерения. Брошь-глаз лежала так, что продолжала наблюдать за ней. Гвеннан встала, оттолкнула плащ, который не желал складываться. Убрала остальные тряпки, оставив только зеленую ткань. Обнаружив подлинную природу этой ткани, она с большой неохотой до нее дотрагивалась. Но ведь нельзя ее оставить просто так лежать.
Наконец она сделала еще одну попытку навести порядок. К этому времени запах усилился, она почти видела, как он поднимается спиралями, как дымок. Она, как могла, свернула плащ и сделала быструю вылазку в гостиную, держа лампу в одной руке, а плащ в другой. И бросила свое новое открытие туда, где уже лежало то, с чем она не хотела больше иметь дела.
