Глава 8
Сложная ситуация в стране и ее столице, предшествующая угличским событиям середины мая 1591 года – война со шведами и угроза нападения войска крымского хана, в Москве уже знали о выступивших крымчаках! – носила критический характер для правительства и правителя. Над страной нависла угроза вторжения шведов, татар и даже поляков Сигизмунда. Власти, по указанию Годунова, готовились к расширению театра военных действий, к борьбе не только с внешними врагами, но и такими же опасными внутренними мятежниками и бунтовщиками. Достаточно было случайной искры или специального поджога, хоть в столице, хоть других землях, чтобы народ, знавший о начавшейся войне на севере со шведами (на стороне которых могла выступить Речь Посполитая) и подходе к Москве войска хана Кызы-Гирея, забунтовал и восстал в разных землях Русского государства. В начале – середине мая на улицах столицы Годуновым были размещены мобильные, хорошо вооруженные отряды на случай вылазок враждебных сил и народных волнений. В такой обстановке случайная или злонамеренная гибель в Угличе царевича Дмитрия для Годунова была бы событием крайне нежелательным и крайне опасным по военно-политическим последствиям и приближения государства к великой Смуте.
Немаловажная деталь, что Годунов, поддерживаемый в этом плане абсолютным большинством бояр, дворян, воевод и купцов, всячески подчеркивал, что рожденный в седьмом браке Грозного Дмитрий Углицкий не может считаться законным наследником престола. По этой причине в царствование Федора Ивановича, с подачи его шурина-конюшего Бориса Федоровича, имя малолетнего сына Грозного Дмитрия в церкви запретили упоминать во время богослужения, молиться за его здравие.
Сам Федор не считал своего сводного брата соперником на престоле. Часто напоминал окружению, что свадьбу с Марией Нагой его отец Иван Васильевич устроил «в пику духовенству», чтобы потрафить двору, боярам и воеводам, встревоженным специально распространяемым кем-то слухом о скором бегстве царя в Англию с просьбой политического убежища, связав себя брачными узами с английской принцессой королевских кровей. Потому и свадьбу царя в конце 1580 года играли сразу же после ухода войск Стефана Батория из Великих Лук, при спаде военной напряженности на границах, не широко, а в «интимной обстановке» узкого круга двора и приближенных царя и родичей «царицы» Нагих. Посему рождение 19 октября 1592 года Дмитрия Углицкого, третьего из выживших детей Ивана Грозного и второго живущего сына в злопамятном 1591 году, не представляло угрозы ни царю Федору Ивановичу, ни конюшему Борису Федоровичу. Вряд ли этот факт запрета царя духовенству поминать имя своего сводного брата Дмитрия при богослужении можно отнести к угрозам и злонамеренным планам коварного Годунова извести малолетнего царевича – ничем тогда не угрожал восьмилетний Дмитрий.
Да и мать царевича «царица» Мария Нагая ничем не угрожала ни царю Федору, ни его шурину Борису, поскольку не обижена была царем и регентским советом при Федоре Блаженном после смерти Ивана Грозного. Когда еще до венчания царя Федора регентский совет, с его молчаливого согласия, удалил «царицу» Марию с сыном и братьями Нагими, обстановка не накалилась. Причем «царицу» ничем не обидели, совсем не был похож «акт отдаления» на некрасивое изгнание, поскольку Марии дали большую свиту сопровождения, богатую поклажу обозов с многими лошадьми из драгоценностей, одежды, пропитания. Отъезд «царицы» с царевичем Дмитрием Углицким, получившим Углич в княжение, как и ранее младший брат Ивана Грозного глухонемой Юрий Васильевич, а еще раньше – младший брат Василия Третьего Дмитрий Иванович Жилка, был поставлен на широкую ногу, как подобает настоящим, а не бутафорским «царевне» и «царевичу». Просто в те опасные времена после смерти Ивана Грозного регенты боялись народных волнений, бунтов, а они ведь случились и были жестоко подавлены…
Почему же не могли случиться подобные бунты в середине мая 1591 года, поскольку всегда существовали внутренние и внешние силы, стремящиеся нанести ущерб Русскому государству, особенно находящемуся в состоянии войны с Швецией, да еще с подходом к Москве 100-тысячного войска крымских татар хана Кызы-Гирея? И все же 15 мая 1591 года погиб при таинственных обстоятельствах царевич Дмитрий Углицкий. Это было очень опасно для государства военного времени – снова ждать волнений, потрясений и бунтов?
Борис Годунов вызвал к себе князя Василия Ивановича Шуйского на предмет особого доверительного разговора, чтобы тот, возглавив царскую комиссию с чрезвычайными полномочиями, срочно выехал в Углич и разобрался на месте, не допустил жесткой рукой нежелательных эксцессов. Потом уже, задним числом, будут валить много зол и поклепов на будущего «боярского царя», мол, недаром его вызволил из ссылки в Галиче Годунов, как раз к событиям в Угличе, чтобы тот провел «нужную линию» Годунова, даже к бумагам сыска, составленным в Москве, нужные показания свидетелей приложил… К выгодной Годунову «версии несчастного случая»… Но насколько здесь правомочен «убийственный годуновский след»?…
А все, оказывается, гораздо любопытней и проще простого, исходя из крепости и теплоты семейных связей в любые времена. Ведь не одного Василия Шуйского, провинившегося «в деле о разводе царя Федора с царицей Ириной», вызволил в начале 1591 года Годунов, а всех Шуйских из самого знатного тогда на Руси рода суздальских Рюриковичей после московских Рюриковичей (Федора-царя и Дмитрия-царевича).
Не видя никакой опасности в братьях Шуйских, Годунов отозвал их из ссылки, потому что пошел на поводу своей столь же любимой, сколь и властной из-за своего «сволочного» характера супруги Марии Григорьевны, подарившей полтора года назад Борису Федоровичу обожаемого им сына Федора. Не мог отказать Годунов своей отличившейся с рождением здорового, красивого, умного сына супруге, имевшей такую же любимую и близкую по духу и характеру сестру Катерину Григорьевну, вышедшую замуж за князя Дмитрия Ивановича Шуйского. Вот по требованию своей властной жены, характером пошедшей в отца, первого опричника государства Малюту Скуратова, и освободил Годунов из ссылки всех братьев Шуйских, своих родичей через боевую супружницу, вовремя подарившую ему сына-наследника.
Только не мог же он поручить «государево дело» тому же непутевому, недаровитому князю Дмитрию Ивановичу Шуйскому, которого Господь обделил способностями дипломата и воина, зато излишне горделивому, самонадеянному и завистливому. Вот и призвал к себе Годунов самого старшего из освобожденных братьев Шуйских, опытного, тертого жизнью и бытом, рано полысевшего и поседевшего князя Василия Ивановича. К моменту поручения тому щекотливого дела «углицкого сыска по гибели царевича» старший Василий Шуйский уже несколько месяцев заседал в боярской Думе. Он был вызван для неотложного дела, не терпящего отлагательств, специальным гонцом от конюшего.
– А ты скор на ногу, Василий Иванович, здравствуй на процветание нашего государства, – поприветствовал князя-боярина Годунов с особым значением и расположением. – Рад именно тебя видеть в столь поздний час. Дело не терпит промедления. Завтра ранним утром с поручением государя провести сыск выезжаешь в Углич. Действуй по обстоятельствам твердой рукой, надо бить и наказывать – бей и наказывай, только все по правде и справедливости. По закону… Сам знаешь, в непростые времена для государства сыск будешь проводить, в военные годы… От случайной искры волнения, мятежи большие могут пойти из Углича в другие земли… Все полномочия царя тебе даны, чтобы разобраться до корневой сути и зло, и худо волнений, бунтов на корню пресечь…
