Когда у нас начались весенние работы, Марк Натансон изредка принимал в них участие. Я не могу забыть его курьезную фигуру, когда он боронил вспаханный нами огород. Дело было не только в том, что Натансон был еврей, а евреи вообще мало склонны к физическим работам… Дело было просто в том, что в лице Натансона мы имели дело с теоретиком, более привычным к книге и революционной конспирации, чем к практическим работам. Во всяком его движении сказывалась эта неспособность. Вытянув руку с поводом насколько возможно, он с некоторым страхом смотрел на лошадь в очки, та с таким же страхом смотрела на него, а в стороне стояла Варвара Ивановна и не без опасения посматривала на обоих
[281].
Но как же мог ковенский еврей Натансон сочетаться церковным браком с русской купчихой? А дело в том, что Натансон уже был женат. Выкрестился он в своей первой архангельской ссылке ради брака с богатой дворянкой Ольгой Шлейснер
[282]. Там и повенчались в 1872 году. Именно Ольга Натансон — организатор первого «центрального убийства», с которого начался «большой террор» «Земли и Воли» — убийства шефа жандармов генерал-адъютанта Мезенцева 4 августа 1878 года. Исполнитель — Степняк-Кравчинский, заколовший Мезенцева кинжалом. А «мудрый Марк», родивший идею «центральных убийств», в это время подвергался дознанию по поводу митинга у входа в Казанский собор в день Николая Угодника в декабре 1876 года. В июне четырнадцатого, в момент наиважнейшего «центрального убийства», он снова окажется далече…
Вера Фигнер так вспоминала о первой жене Натансона:
Когда Марк был арестован, Ольга находилась в Саратове… Она тотчас явилась в Петербург, где оставалась вплоть до своего ареста. Ее твердость и мужество выказались вполне не только при потере мужа, но еще более при утрате двух детей, оставленных у родных в Финляндии и погибших от скарлатины. В это время Ольга часто ночевала у меня, и я могла наблюдать, как после хлопотливого, делового дня, улегшись в постель и закрывшись с головой одеялом, она всем телом содрогалась от безмолвных рыданий. А днем ни один глаз не заметил бы и ни один человек не заподозрил бы, какой удар она переносит как мать. Осужденная по делу Веймара в 1880 году, она болела и должна была умереть в Петропавловской крепости, но в феврале 1881 года, за несколько дней до смерти, ее отдали родным, и, когда после 1 марта я хотела посетить ее, я узнала, что она умерла.
Марк был отправлен в административную ссылку в Восточную Сибирь, сначала в Верхоленск, а потом в самый отдаленный улус Якутской области. В Сибири он пробыл 10 лет, несколько раз поневоле переменив место жительства, причем имел многочисленные встречи с ссыльными… и был центральным лицом везде, где только скоплялись сосланные
[283].
После якутской ссылки Натансон служит в Саратове, в контроле Козловско-Саратовской железной дороги. Начальник контроля дороги генерал Н. П. Козачев не мог им нахвалиться: «Не человек, а клад!..». По свидетельству сотрудников контроля, генерал «дорожил его советами, ценил его ум и глубоко уважал его неподкупную честность». Натансон получил широкие полномочия при найме новых работников и распределении служебных обязанностей. Из записок видного эсера В. М. Чернова:
Начальник охранки сердито ворчал, что следом за железнодорожным ведомством и многие другие стали превращаться «в караван-сараи для поднадзорных и неблагонадежных». Все легче и чаще повсюду проходили назначения, в которых, справедливо или нет, чувствовалась «рука Марка». В губернии складывались кадры интеллигентных работников всех видов, видевших в Натансоне высший авторитет. То была фактически организация в зародыше, тем более удобная, что она себя организацией не сознавала. Осторожный и терпеливый, старый «собиратель Земли» не торопился ее оформить. У него был уже «взят на учет» весь уцелевший от прошлых времен или отбывший былые репрессии революционный актив; он создал опорные пункты в таких центрах Поволжья, как Самара и Нижний Новгород; он обновил былые связи со столичными литературными кругами, в которых тон задавал Н. К. Михайловский
[284].
На все упреки генерал Козачев отвечал, что «лучше всех знает секрет, как неблагонадежного превратить в благонадежного: надо найти для него служебное поприще, стоящее на уровне его дарований, да двух-трехтысячный годовой оклад!». Люди, близко наблюдавшие взаимоотношения Козачева и Натансона, посмеивались по поводу того, «до какой степени сумел Натансон крепко оседлать Его превосходительство».
Не засидевшись в Саратове (под ним уже «почва горела»), осчастливил своим прибытием тихий Орел, где этого любимца власть предержащих пригрели в контроле Орловско-Грязской железной дороги. В иркутской ссылке (третьей по счету) Марку опять-таки подфартило местечко в контроле Кругобайкальской железной дороги. Служба в контроле требует бухгалтерской подготовки, а за плечами Натансона — ковенская гимназия да недолгое обучение в Петербургской медико-хирургической академии и Земледельческом институте…. Но, с другой стороны, разве это главное, когда есть кому словечко замолвить. Натан Абрамович, брат-банкир, денежки-то вкладывал в строительство железных дорог, а это была самая коррупционная тогдашняя сфера. Не тут ли зарыта собака?..
С берегов Байкала Натансона каким-то ветром заносит в Тифлис, а оттуда в Бакинскую городскую управу:
Из России пришла весть: наш старый знакомый, «матерый, травленый волк», Марк Натансон, отбыв новых пять лет в Восточной Сибири, вновь на воле. И опять он в чести у делового мира; за ним засылают от Нобеля: в Баку земля нефтеносная велика и обильна, а в финансах, счетоводстве и контроле порядка нет
[285].
Впору представить: сидит себе Нобель в Баку и высчитывает, когда же, наконец, выйдет на свободу профессиональный ссыльный Марк Натансон. Ведь без него вся мировая нефтеторговля псу под хвост!.. А, надо заметить, в Баку тогда хозяйничали англичане и Ротшильд, опиравшийся на шеститысячную еврейскую общину. У них своя идея-фикс — захват бакинских и персидских нефтепромыслов. Американский консул Смит тогда отмечал, что нефтяная торговля в Баку вот-вот «полностью перейдет в руки англичан, что никого и не удивит».
Вроде бы Марк при деле, но весной 1904 года эмигрантская камарилья из каких-то своих конспиративных соображений переводит «маэстро в области учета и контроля» (черновская характеристика) в Женеву. Здесь он знакомится с Лениным, который поначалу очень им «увлекся». И Крупская в восторге:
