Известно, что Чжуан-цзы был родом из местечка Мэн княжества Сун. До сих пор идут споры о его месторасположении. По одной из версий, сейчас это город Мэнчэнсянь в провинции Аньхой. В окрестностях Мэнчэнсянь в 1078 году построили храм для жертвоприношений Чжуан-цзы.
Какое-то время Чжуан-цзы занимал государственную должность, а на склоне лет, оставив службу, вернулся в родную деревню. Дружил с разбойниками, нрава был веселого. Прослыл как наставник и учитель. Считается, что Чжуан-цзы был самым выдающимся последователем основателя даосизма Лао-цзы и критиковал в своих сочинениях Конфуция.
Известна история, когда на предложение правителя пойти служить к нему высшим советником Чжуан-цзы рассмеялся и ответил, что лучше быть ему в грязи, пребывая в безмятежности, чем находиться в узде у князя.
Рассказывают, что перед смертью просил он себя не хоронить, а оставить его тело в чистом поле, потому как могилой ему станет весь мир.
Звали его Чжоу, а Чжуан, соответственно, фамилия. Имя Чжуан Чжоу можно перевести как Круг Силы. Под таким именем он и появляется в книге. Но в своих странствиях по миру сущность его постоянно преображается, превращаясь то в Круга Силу, то в Силу Круга, то в Круга Силыча, то в сон мотылька.
1—7. Внутренние свитки
Свиток 1. Ловля свободных потоков воли
Мир все время притягивает внимание к времени через качество ожидания. Впереди маячат образы, вот они и светятся разными очертаниями, и с этими очертаниями связываются предчувствия чего-то неотвратимого. А посмотреть в никуда нет ни причины, ни смысла.
Когда заглядываешь в невидимое, точнее туда, где ничего разглядеть не можешь, обретаешь опыт, о котором тоже хочется рассказать.
Само усилие, чтобы посмотреть туда, где ничего нет и быть не может, немыслимо по своей природе, но только оно приносит знания в мир твоих переживаний и ощущений. Искусство смотреть в неведомое, ибо оно и есть невидимое, сродни ловле ветра между ладонями, но если задуматься об этом, то в поисках свободы, воли и свободы воли куда еще смотреть. Остальное ведь все занято, занято твоими знаниями об этом мире.
Странствовать можно только в полях, которые возникают у тебя под взглядом по мере того, как выталкиваешь проявленное за грань во тьму, и остается только несуществующее, отсутствующее. Вот тогда и появляется возможность наполнить старые мехи новым вином.
Не знаю, зачем это надо. Наполнять, смотреть во тьму непроглядную. Но я смотрю, опустошаюсь и наполняюсь, смотрю, как происходит опустошение и наполнение.
Всё – лишь волны, волны дыхания времени.
В непроглядной тьме, бездонной, как сама вечность, где и времени-то нет вовсе, потому бо́льшей, чем вечность, в этой непроглядной бездонности севера есть рыба. Откуда она там? А что же там еще может быть? Конечно, рыба. Раз уже есть. Она есть, и имя у нее есть, у этой огромной рыбы, живущей в бездонной тьме сознания, бо́льшего и более глубокого, чем сама вечность. Есть у нее имя. Только как назвать ее, кто ж знает, как ее назвать. Но если познаёшь непознанное, то сам и делаешь все действия познания. Назови и узнаешь.
Я и назову ее Перво-рыбой. Вот такой вот шустрый. Пусть будет – а что ей? Ее же и нет на самом деле, по крайней мере, только что ее не было, и появилась ли она – неизвестно. Какой она может быть величины, рыба эта – Перва? На какую из известных рыб она похожа? Пусть для краткости, а то длинно писать, и совсем не важно как, но будет звучать ее имя как Перва. Для истинных ценителей, кто понимает. А кто понимает?
А никто ничего не понимает.
Но такая здоровая рыба, что ума не приложу, как эту величину обозначить. Ведь смотришь откуда-то, из такой какой-то дали! С такой какой-то глубины, вышины и скорости. И ни за что не поймешь, что это там внизу и сколько в ней, что внизу, в глубине, каких единиц измерения, если только тебе точно не сказать.
А оно все так устроено в полях твоего познания. Если тебе не сказать, откуда ты, кто ты, зачем ты, то как узнаешь?
Стоит об этом, кстати, если не поговорить, то хотя бы подумать. Ну если совсем уж не стоит задумываться, тогда хоть поглядеть можно.
А если поглядишь, то опять неведомое, а там уже знаешь. Знаешь, что там Перва огромная такая, что не знаешь, какая огромная.
А Перва уже была там всю бесконечность времен, в непроглядной бездонности севера. Ее, может, и не было вовсе, и только когда ты начал ее выглядывать, то и она начала выглядывать. И выглянула, то есть появилась. Вот и смотрите вы друг на друга. А зачем? Она на тебя своей необъятной спиной, а ты – на нее, чем ты и откуда ты на нее смотришь?
Не думаю, что кто-то может долго такой взгляд выдержать.
И Перва перестает быть Первой, становясь тут же Второй.
А кем и чем становишься ты в это время? Ведь никакие изменения и преобразования не могут произойти в этом мире так, чтобы преобразования не произошли и с тобой.
Втора – это уже не рыба. Втора – это другое имя. Втора – это птица. Превращается Перва во Втору, рыба в птицу, одно в другое. А как может быть иначе? И Втора под взглядом твоим как цветок огненный расцветает, ибо питается все лишь твоим вниманием. И напитанная вниманием вода становится огнем. А огонь – он стремится туда, где жарко.
И если первый раз ты глаза вниз опустил, это потому, что естественнее по потоку вниз поглядеть. Мог бы сразу и вверх. Или не мог бы? Хотя какой там низ, какой там верх, если все эти взгляды и потоки внимания случаются непонятно где. Не случаются они нигде. Не случаются.
Ничего ты не понял. Но не для понимания затевается познание непознанного. Всегда для другого. Птица появилась там, где должна быть рыба, и тоже огромная, ну, примерно той же вместимости, что и рыба.
Но она невесомая и летучая, огнем наполненная, гневная и огневая. Она не может не лететь в твоем взоре. И крылья у нее трепещут бесконечностью небесных облаков, огромных и легких. На крыльях облаков взлетает птица все выше и выше. Мелькают образы превращений и превращения образов.
Просто время приспело прийти в движение морю времени, где была рыба, и полететь, отправиться туда, где истоки всех огней, на юг. В непроглядное сияние юга, которое точно такое же, как и тьма, не пропускает в себя взгляд, рождая лишь в твоем воображении бешеную пляску, которая зовется снами разума, химерами матери мира.
Непроглядная пучина огня, конечно же, находится наверху, на юге. То есть это небесная бездна. Такой же омут, что появился вначале, такая же бездна вечности, направленная вверх.
