* * *
Самойлов глубоко запустил пальцы в баки.
– Экспертиза говорит, смерть наступила ночью. А вызвали нас когда – помнишь?
Самойлов призадумался, распушил баки.
– А чего – на службу ей вставать?
– Тоже верно.
Теперь задумался Зайцев. Синицына пришла с яйцом – значит, рутинный порядок: позднее пробуждение было обычным делом. Убийца, получается, это знал? Знал, что никто Варю долго еще не хватится?
Он решил отойти от фактов ненадолго – чтобы потом вновь увидеть свежим взглядом.
– Ты про политинформацию слышал?
– А чего про нее слышать? – перестал трепать бакенбарды Самойлов. – Перескажи своими словами, что в газетах пишут, и всего делов.
Зайцев вздохнул.
– Ладно, посмотрим, что Крачкин скажет.
– А ему зачем? – удивился Самойлов. – Он же не комсомолец. Ты лучше Розанову спроси, это ее затея.
– Да по Вариному делу. У него небось пальчики уже готовы.
– Вот про соседей-поклонников удивится.
– Он не удивится. Он старый.
– Такое даже он еще не видел.
– Ставлю маленькую пива.
– Ага!
– Чего ага, Самойлов? Чего ага?
– Ссыковато на большую.
– Не поэтому.
– Потому что знаешь: продуешь.
– Потому что пить вредно, Самойлов!
Крачкин удивился:
– Одиннадцать комнат – и в каждой поклонник или поклонница?!
– Квартирка, ёпт, – подтвердил довольный Самойлов. Показал Зайцеву жестом: большую пива с тебя. Тот ответил жестом: маленькую, маленькую.
Крачкин с неудовольствием посмотрел на пантомиму.
– Не пойму только, – вернулся к делу Самойлов, – как это они на нее не обиделись?
* * *
Сидели все на излюбленных местах: Самойлов и Серафимов на молескиновом диване, Нефедов на подоконнике, Крачкин в кресле, продавившемся чуть не до самого пола. Зайцев, как всегда, вышагивал по кабинету, присаживаясь то на край стола, то на подлокотник дивана.
– За что обижаться-то?
– Жить-то с ней в квартире пригласила, прислуживать себе – пожалуйста, а мебелишкой делиться – ни-ни.
– Богиня, – пожал плечами Крачкин. – Богам положено быть капризными.
– В общем, если не брешут соседи эти, – продолжал Самойлов, – затею они все приняли на ура. Почли за честь. Сами перетащили все ее имущество в самую большую залу. А потом радостно вселились со своими манатками в опустевший апартамент.
– Коммуна прямо какая-то, – все не мог себе этого представить Зайцев.
– Ну… И понятно, что ее затею вернуться в кино они тоже хором одобрили.
– Она и это с ними обсуждала? – уточнил Крачкин.
– То-то я, когда первый раз Синицыну допрашивали, подумал: на хрена ей столько гусиного жира? А свежих яиц? Это ж обожраться можно. А ей, видишь, для омоложения. Горло, видишь, яйцами полоскать… Голос разрабатывать. Я еще тогда обратил…
– Только почему-то никому об этом не сказал, – безжалостно прервал Крачкин. – Забыл сказать, наверное.
Самойлов надулся.
– Ладно тебе, Крачкин. У нас у всех факты были под носом.
– Черт-те что. Все не то, чем выглядело, – признал Серафимов. – Старуха оказалась молодой бабой, а соседи – прислугой.
– Меня другое больше удивляет. Ночью в любой квартире более или менее тихо. Спали все. Хорошо, я верю.
– А я нет, – встрял Самойлов.
Крачкин демонстративно повторил:
– …верю. Имею ту же эксцентрическую привычку – спать по ночам… Но в тишине любой звук слышнее.
Зайцев обернулся от Крачкина – к Самойлову:
– А какие комнаты с комнатой убитой соседствуют стена в стену?
Самойлов справился в блокноте:
– Ступников и Легри.
– О, покалякать с ними надо попристальнее. Отлично. …Крачкин, а ты о чем задумался теперь?
Взгляд у старого сыщика не сразу вынырнул на поверхность.
– Вы подумайте… Какая верность кумиру, – нехотя ответил он.
– Я все-таки не отказываюсь от своих слов, – снова пошел в бой Самойлов. – Мое предположение: ищи среди соседей. Особенно женского пола. Хоть какие они поклонники. Когда люди вместе живут в одной квартире, срут в один нужник, на одной кухне кастрюлями стучат, разные обиды возникают. Из года в год курочка по зернышку клюет. А потом – самая мелкая мелочь: кран не закрыли, свет не потушили, кастрюлю не там поставили. И привет. Жмур.
– Мы эту версию не сбрасываем, – заверил его Зайцев. Самойлов довольно откинулся на молескиновую спину, та испустила скрипучий вздох.
– Как и версию, что цацки Варины кому-то спать спокойно мешали.
– Одно другому не противоречит.
– Ты о чем, Крачкин?
– А что, если кто-то из соседей навел? Допустим, даже не совсем умышленно. Мог, например, Синицыну эту в ломбарде однажды кто-то приметить.
– В торгсине, – поправил Самойлов.
Крачкин опять и ухом не повел:
– …особенно если в ломбард она ходила один и тот же. Попалась на глаза кому не надо, и…
Зайцев поднял обе ладони:
– Погоди, Крачкин. Могло так быть, как ты говоришь? Могло. В жизни бывает всякое. Но мы будем стоять при фактах и идти не дальше, чем они нас пускают. Лады? Давай факты, Крачкин.
Тот зашуршал папкой.
– Во-первых, нож. Четких пальцев нет. Если и были, стерты.
Все поскучнели.
– Во-вторых, на рояле, – продолжал Крачкин. – Убитая. И неизвестный.
Скрипнул диван, все едва заметно шевельнулись: дело сдвинулось?
– Ну ты даешь, Крачкин, – воскликнул Зайцев. – Это же во-первых!
На столе затрещал телефон.
– Я вот чую, кто-то из соседей замешан, – не сдавался Самойлов.
– Чую – не аргумент.
– За так называемым чутьем обычно стоит наблюдение, которое не отпечаталось рассудком, – заметил Крачкин.
– Самойлов, чутье твое подкрепим фактами: пригони соседей на пианино нам поиграть.
Зайцев подошел, снял трубку, прикрыл, говоря в комнату:
– Размышление никому не повредит. Но помним: за версии не цепляемся. Глаз себе не замыливаем. С психологией не перебарщиваем. Опираемся на голые факты. Погоди, Крачкин, про пальчики ещё… Да, – ответил он в трубку.
Все сидели, слушая неразборчивый ропоток.
