Зайцев поднялся на третий этаж – в отдел бриллиантов.
Шум снизу сюда едва доплескивался. Вошел в дверь – и тишина оглушила: всяк сюда попавший, видимо, немел от близости к сокровищам. Бесшумно возник господин в черном костюме и опрятных усах масти «соль с перцем». Немолодой, опытный, ловкий – можно подумать, доставшийся торгсину вместе со стенами в наследство от бывшего Торгового дома. Усач кивнул Зайцеву тихо, но как доброму знакомому. Появлению сотрудников угрозыска в торгсине не удивлялись. Учтиво и молниеносно выпроводил немногочисленных посетителей. Запер изнутри дверь. Отпер решетку в ту часть зала, где сидели приемщики, и только тогда разомкнул губы:
– Пожалуйте, товарищ Зайцев.
Зайцев пожал протянутую руку. Вспомнил, как звали управляющего бриллиантовым отделом: Вайнштейн. Товарищ Вайнштейн повел его к своему столу. Невольно повинуясь духу места, Зайцев ступал с носка.
Над каждым столом склонялась лысина – и глаз, вооруженный оптической трубкой. Пальцы тихо мусолили в щепоти прозрачные твердые капли. Одинаково согнутые спины в одинаково черных костюмах. На миг Зайцеву показалось, что за всеми столами – один и тот же человек, и каждый экземпляр отпочковался от Вайнштейна. Ни одна спина не разогнулась при его появлении.
Кабинет товарища Вайнштейна, выгороженный здесь же, напоминал отчасти сейф (три стены), отчасти клетку (четвертая стена). Хозяин задраил хорошо смазанную решетку. Опустил на решетке штору. Округло-учтивым жестом показал на стул. Зайцев помотал головой. И – вопросительно кивнул подбородком. Повинуясь все тому же духу, оба охотнее прибегали к пантомиме, чем к словам.
Вайнштейн привычным жестом расстелил на столе кусок бархата. Сердце у Зайцева часто забилось – неужели след? Вайнштейн выдвинул из стола ящик. На черный бархат высыпались разноцветные искры. Матово засветились круглые камешки, названия которых Зайцев не знал.
Сердце еще колотилось, а под языком уже появился вкус разочарования.
– Это опалы, – перехватил его взгляд товарищ Вайнштейн. – Лет двадцать-тридцать назад было модно объединять их в одной вещи с бриллиантами.
Такого ожерелья в списке пропавших драгоценностей Варвары Метель не было.
– Ремиз, – с сожалением произнес Зайцев, не заметив, что пользуется словечком Крачкина.
Бриллианты давно их подружили: Вайнштейна и угрозыск. Ну, не подружили, конечно: сблизили – научили работать сообща. Вайнштейн Зайцеву нравился: опытный, разумный, с чутьем на «что-то не так», на камушки, за которыми тянулся тщательно замытый кровавый след. На неприятности, которые еще только брезжат на горизонте или давно за ним пропали.
Вайнштейн быстро согласился:
– Не ваше, знаю. Вдобавок липа.
«И все равно позвонил». Зайцев смотрел в голубые выпуклые глаза ювелира.
– Но… Знаете, больно вещь броская. Штучная.
– Так липа или штучная?
– Липа высшего класса. Только знаток разберется. Работа со вкусом выполнена, хорошей рукой. Признаться, меня и не коробит, что камешки стеклянные: красивая вещь. Произведение искусства… Сейчас такие редко владельцев покидают.
– А когда не редко покидали?
– В восемнадцатом особенно. Года до 22—23-го еще всплывали. А потом плато. Вот я и решил: позвоню вам на всякий случай. Список-то ваш длинный, видимо, дело немаленькое… На всякий случай, – повторил он. Зайцев взял с колена кепку.
– Жаль. Не наша вещь.
– Погодите!
За все годы, что Зайцев был знаком с Вайнштейном, он впервые услышал из его уст нечто, напоминающее восклицание.
– Я думаю, это ваша вещь.
Зайцев не успел возразить. Только поднять руку к карману, в котором был список пропавших драгоценностей. Ювелир остановил его жестом.
– Знаю, у меня нет никаких точных сведений, чтобы подкрепить свое мнение… вы можете счесть это выдумками, фантазиями… Я внимательно изучил оставленный вашим коллегой список. Внимательно.
– А раз внимательно, то…
– Да, такой вещи там нет. Но я подумал… Видите ли, ваш список – как я себе представил эти вещи – обрисовывает определенный вкус, а значит, особу…
«Психология, – недовольно подумал Зайцев. – Никаких чертовых фактов в этом деле. Одна психология».
– …которая их выбрала. Эта вещь соответствует вкусам этой особы.
– Ну, это, дорогой товарищ Вайнштейн, совсем уж вилами по воде писано.
Но мысли тут же побежали по предложенному пути. «Только что ж за идиот такой в торгсин с мокрыми цацками поперся». Среди граждан преступничков умников не много, а водка родимая отшибает в головах и то немногое, что там есть, – но все же.
Вайнштейн развел руками:
– Знаю… На всякий случай.
Зайцев вздохнул. Если бы не этот звонок, он бы уже скатался на кинофабрику. Может быть, трехал обратно в угро с какой-нибудь добычей в зубах. Постарался не показать досаду. Чтобы в другой раз Вайнштейн, сомневаясь, звонить или нет, все-таки позвонил. Лучше сбегать понапрасну, чем проморгать важное.
– Ладно. Есть у этого вашего всякого случая фамилия?
«Наверняка ненастоящая… Ксива фальшивая. Раз приперся так нагло в торгсин», – тут же подумал. Уже почувствовал, как сердце разгоняет кровь, добавляя адреналина с каждым толчком. «Черт… А что, если прав Вайнштейн и это след».
– Конечно. Только зачем в испорченный телефон играть. Вы с ним сами поговорите… Вон, в задней комнате сидит.
А в голосе – ни иронии, ни удивления, только профессиональное спокойствие.
– Что?! – чуть не крикнул Зайцев.
– Я ему сказал: очередь здесь, не лезьте, товарищ, ждите. Оценщик к вам сам выйдет и проводит в кассу… Он и сидит. Ждет.
Глава 10
Вайнштейн мягкой уверенной рукой свернул замку голову и распахнул перед Зайцевым дверь. Окно в заваренной раме показывало глухую стену, поэтому желтенькая лампочка под потолком была не лишней.
Пленник несколько ополз на стуле – задремал. Судя по всему, он даже не понял, что был взаперти. Зайцев вмиг взял взглядом всё сразу: пиджачишко, порты, сапоги, кепарь, плоско лежавший у ляжки хозяина, красную рожу. Хлопнул в ладони.
Спавший встрепенулся. Глаза прыгнули с Вайнштейна на Зайцева. На Вайнштейна – на Зайцева. И гражданин сделал всем телом движение – головой вперед, как будто собирался дать деру. То есть, конечно, дал деру. Как будто – только потому что Зайцев тотчас перехватил его повыше локтя, и инерция собственного броска отправила гражданина по дуге обратно на стул. «Я выгляжу как типичный фараон», – не без досады подумал Зайцев. Как оценщик торгсина он не выглядел во всяком случае.
