Зайцев не обернулся на афишу, которая орала ему вслед: УТЕСОВ ТЕАДЖАЗ.
Библиотека была оазисом тишины. Царством склоненных затылков, мягких шагов и зеленых ламп.
Ожидая библиотекаря, Зайцев плавал взглядом по свежим газетам, веером выложенным на столе – каждая в своей подшивке на дощечке с бечевкой. В германском рейхстаге все продолжались безобразия, сухо докладывали сероватые буквы. Зайцев перевернул лист – глянуло лицо немецкого канцлера Гитлера с модными усами квадратиком.
– Что вам угодно? – вежливо пригласил голос. Зайцев выпустил газетный лист, он упал с осенним шорохом. Библиотекарь был в костюме, из-под которого виднелся джентльменский вязаный жилет, а в вырез жилета уходил английский галстук. У учреждения был свой стиль.
Зайцев объяснил.
– Год?
Балерина Лидия Иванова утонула в 1924 году, собиралась ехать на гастроли за границу, и вот ровно перед отъездом такое несчастье. Это Зайцев помнил – шум вокруг ее гибели был большой. Сразу вскипели слухи, поползли сплетни – город всколыхнуло, в городе Иванову любили. Только поэтому Зайцев потом и обратил внимание на похожий случай.
– Год двадцать четвертый. И двадцать пятый, – прибавил Зайцев для надежности. Выудить из памяти точнее ему не удалось.
– Вам повезло, – невозмутимо сообщил джентльмен. – Старые газеты недавно перевели из подвалов в основной фонд. И сделали каталог, – добавил он не без гордости, хотя каталог Зайцеву был не нужен.
– Располагайтесь.
И вскоре перед Зайцевым легла плита слежавшейся газетной бумаги. И еще одна. Бумага пожелтела так, будто прошло несколько не лет, а десятилетий. На пальцах сразу появилось ощущение сухой пыли. Бумага разлагалась, умирала.
Зайцев принялся переворачивать хрупкие листы «Известий». Прикинул: «Катание на лодке… Значит, поздняя весна, лето, самое большое – ранняя осень». Он отвернул ненужные зимние и весенние месяцы. С апреля стал листать внимательнее. Нужную статью он нашел в номере от 29 августа 25-года.
В двадцатые газеты были куда болтливее, чем сейчас. Не скупились на подробности. Взгляд отмечал важные. Нужные.
«…на пристани находилась моторная лодка, но механика не было. Решено было взять 2 каика и одну лодку. …лодка держалась берега, а каики ушли на середину, где начались водовороты. …заявил, что он хороший пловец и умеет справляться с каиком. …начал наполняться водой». «Хургина нашли через полтора часа, – читал Зайцев. – Глаза его были широко раскрыты».
Похоже и не похоже на гибель Ивановой. Случайное сходство? Или неслучайная вариация одного и того же, как это называл Крачкин, modus operandi.
Иванова утонула в Неве, при впадении реки в Финский залив. А эта статья называлась «Тихие омуты озера Лонглейк». И утонули не балерины, а сотрудники советской организации «Амторг» товарищи Склянский и Хургин. Выражение «тихие омуты» здесь было в сугубо географическом смысле. Или не совсем? В те годы газеты позволяли себе намеки.
– Прошу прощения, – шепотом окликнул Зайцев склоненный лоб джентльмена за столом с табличкой «дежурный библиограф».
– Закончили? – поднял он взгляд, на носу пенсне.
– Нет-нет, но почти. Вы случайно не знаете, когда открылось посольство СССР в Америке?
«Товарищ Розанова меня бы убила на месте», – подумал Зайцев: важная политинформация, а он ни в зуб.
– У СССР нет дипломатических отношений с Америкой, – последовало.
– Благодарю, – Зайцев поддался тону.
Посольства нет, есть «Амторг», задумался он: название прозрачное – американская торговля. А вот деятельность, похоже, не очень.
Зайцев прочел статью еще раз. Уже под новым углом.
«Прибыли в дачную местность Лонглейк (на севере штата Нью-Йорк) на совещание с некоторыми ответственными сотрудниками советских учреждений в Соед. Штатах. Лонглейк был выбран как наиболее удобный пункт, поскольку участники совещания съезжались из различных городов». «Совещание закончилось. Оставалось несколько свободных часов до отъезда. Хургин предложил покататься на лодке по озеру Лонглейк».
«Естественно, его идея. Мертвые всегда виноваты», – размышлял Зайцев. Он перевернул еще несколько газетных листов. Но больше ничего по делу не нашел. Только некролог утонувшему товарищу Склянскому, подписанный товарищем Троцким. Поблагодарил еще раз за помощь.
– Газеты просто оставьте на столе, – кивнул библиограф.
Но направился Зайцев не к выходу. А к столу с толстенными адресно-телефонными справочниками по Ленинграду, Москве и Киеву. Нашел адрес московской конторы «Амторга», переписал себе в блокнот.
* * *
Сновали прохожие, тренькнул трамвай.
Зайцев подошел к афише Теаджаза, обнимавшей округлую тумбу: УТЕСОВ, «Музыкальный магазин». А со щита на перекрестке уже светила другая: УТЕСОВ. И на другой стороне проспекта – хоть и слов уже не разобрать.
Мысль Зайцева одним махом воздвигла карточный домик: Варя обнаруживает на афише давнего знакомца. Мог товарищ Утесов огорчиться такому привету из прошлого? Если судить по Вариному описанию, у супруги артиста крутой нрав и тяжелая рука. Но в данном случае опасался он скорее уж не супруги. А ГПУ. Тут тебе и драгоценности, и то ли жена, то ли не жена Керенского.
Допустим, он огорчается. Он уже не одесский мальчик. Теперь ему есть что терять. А впереди дразнит, обещает себя еще большая, всесоюзная слава – слава киноактера.
Выцедить из себя спокойную ответную записочку – «уважаемая» и «привет» – ему удается.
Но сохранить спокойствие – нет.
Варя угрожает.
Возможно, дает ему прочесть тот кусок воспоминаний, где говорится о нем. Он соглашается на встречу у нее дома. Она изображает из себя королеву в изгнании перед соседями. Но Лёдик получает от нее четкие инструкции. Она заранее смазала механизм лифта жиром. Он поднимается, неслышный и невидимый, и… Одним ударом Зайцев смахнул всю постройку.
Гражданин тянул его за рукав:
– Почем?
– Что?
– Лишний билетик.
– Куда? – удивился Зайцев.
– На Утесова! – начал сердиться гражданин.
– У меня нет, – ответил Зайцев.
– Какого черта вы тогда здесь торчите! – вскипел тот. Потрусил прочь.
Зайцев пожал плечами. Изучил афишу. Представления Теаджаза шли в Мюзик-холле. Бывший Народный дом в бывшем Александровском саду. Совсем рядом с улицей Красных Зорь. «Все-таки у нас очень маленький город», – с удовольствием подумал Зайцев.
– Товарищ! – звонко окликнули сзади. Две студентки – заговорили разом:
– Лишний билетик! На Утесова! Почем?
* * *
Черноглазый музыкант зажал своего медного гада под мышкой, подмигнул Зайцеву, затарабанил в дверь.
