– Ну и рожи. Граждане! Ваши взгляды превращают вино в уксус.
«Точно – под сиденьем ящик», – с мрачным удовлетворением убедился Зайцев.
– На жаре пить – вредно для здоровья, – отозвался. – В немолодом возрасте особенно.
Нимфы хихикнули. Впрочем, не похоже было, что веселый господин чем-либо страдал. Поманил Зайцева и Нефедова пальцем: цып-цып. «Ах ты скотина», – подумал Зайцев.
– Ну что стоите, как неродные? Этого зверя мерзавец Сергей прислал? Тащите его сюда. У нас съемочный день из-за него никак начаться не может.
Зайцев и Нефедов переглянулись.
– Это свёкр, – пробормотал Нефедов, как всегда без выражения, что означало у него крайнюю степень изумления.
– Это Холливуд, – поправил Зайцев.
Он взял поросенка под мышки. Красногубый господин руководил погрузкой:
– Кидайте его на пол. Только нежно! Нежно!
– Ой, хорошенький какой. Можно погладить?
Девица на переднем сиденье изогнулась назад так, что в вырез шелкового платья виден был край загара. Зайцев слегка смутился, отвернулся.
– Не укусит?
Тянула руку с алыми ноготками.
– А еще говорят «грязный, как свинья». Несправедливо же. Правда несправедливо? – трещала вторая. – Гляди какой – розовый, чистенький. Хорошенький, прелесть!
– А почему он у вас волосатый, как грузин?
Девица на заднем сиденье подобрала юбки. Поджала босоножки.
– А как его зовут? – не отставала первая. – Это он или она?
Зайцев сделал вид, что не расслышал. Поросенок взбрыкнул в воздухе толстенькими ляжками, раздвоенными розовыми копытцами. Зайцев осторожно опустил его на разогретый пол.
– А багаж? – нетерпеливо поинтересовался толстогубый.
– Какой багаж?
– Ну что там надо… – нетерпеливо хлопнул дверцей тот, – …плетка, ошейник, хлыст, откуда мне знать, как вы свиней дрессируете.
Ядовитый ответ Зайцев успел поймать – и проглотить: дальнозоркими глазами он заметил на шоссе черную мушку. Автомобиль. Он, казалось, вынюхивал себе дорогу к аэропорту.
– Без ошейника работаем, – важно изрек Зайцев, хватаясь рукой за нагретую кожаную спинку сиденья. – По методу товарища Тянь-Шанского. Садись, Нефедов.
Он не знал никакого метода, вспомнил косматую бронзовую голову в садике у Адмиралтейства – бюст знаменитого путешественника. Упал задом на кожаную подушку. Она обожгла сквозь брюки. Нефедов невозмутимо сел подле шелковой душистой нимфы: рука у поросенка на темени. Свин, видно, почувствовал в нем защиту – приник к ногам, как собака.
– Не слыхал такого, – бросил администратор. И утопил педаль газа, так что всех – четверых пассажиров и животное – слегка отбросило назад, а под сиденьем брякнули бутылки.
Зайцеву казалось, что само облако пыли за ними пахнет парфюмом. Он не возражал. Нефедов сидел так, будто тропические деревья, запах южного моря, соседка с загорелыми плечами давно ему надоели.
Открытый автомобиль вырулил на шоссе, когда черный с ним поравнялся. Не поворачиваясь, Зайцев пересчитал внутри фуражки с голубым верхом. Заметил пятно пота под мышкой – один из гэпэушников держался рукой за кожаную петлю: машину подбрасывало на съезде.
Гэпэушники уставились на девиц в открытом авто. Остальные пассажиры – мужского пола – были для них пустым местом. Авто одолело съезд и двинуло к самолетным сараям, к взлетной полосе.
Мощная машина, рыча, подняла их по дороге к белоснежной вилле. А широкая мраморная лестница – к дверям. Там их передали бойкому младшему администратору в парусиновых туфлях, футболке и летних брюках. Волосы у него блестели то ли от недавнего купания, то ли от бриолина. Прошли залу с роялем, всю в тяжелых портьерах. Потом опять были лестницы. Нефедов нес поросенка на руках.
Комната оказалась под самой крышей.
Зайцев пустил воду в душе. Выключил. Посмотрел, как поросенок пьет из таза.
– Ты гляди, Нефедов. Прямо гостиница «Астория» у них тут.
Зайцев осмотрел фотографии в овальных рамках: гимназистки с косами, выпуск студентов-медиков.
– Это не гостиница, – подал голос Нефедов.
– А ты наблюдательный.
Дом был жилым и богатым. Но чей этот дом, почему дом и где его жильцы – внятных предположений у самого Зайцева не было.
Нефедов уже сбегал на кухню, и теперь поросенок хрупал морковью. Тянул из рук Нефедова ломтики сырой картошки, рвал капустные листы.
– Откуда ты знаешь, чем свиней кормят? – полюбопытствовал Зайцев.
– Предположил.
– По принципу гарнира к шницелю? Шучу. Надеюсь, ты прав. Не хватало еще, чтобы свинюк издох. На него теперь вся наша надежда. Он наш, можно сказать, покровитель.
Зайцев посмотрел в окно. Вилла стояла высоко. Курчавый зеленый склон стоял почти отвесно. Было много неба и моря. Как Наташе Ростовой, тотчас хотелось взять себя под коленки и полететь. Зайцев задернул занавеску. Меньше света в комнате не стало.
– Что ж теперь делать?
– А что?
Зайцев утащил из миски морковку и сунул себе в рот. Повалился в плетеное кресло. Оно под ним крякнуло.
– Они сразу поймут, что никакие мы не дрессировщики.
– Это как, интересно?
– А с ним что делать? – Нефедов погладил спину, покрытую жестким волосом.
– Ничего.
– А трюки?
Зайцев пожал плечами:
– Вчера делал, сегодня нет. Что с него взять? Свинья. Кто знает, что у него там на уме. Сплошные рефлексы головного мозга.
Нефедов покачал головой:
– Всё ради слесаря какого-то?
– А что тебя смущает? Что невиновные люди не сплошь в белых одеждах, с крыльями и лирами?
Нефедов опять покачал головой. Но Зайцев уже научился расшифровывать его спартанскую мимику. На этот раз кивок говорил «идите вы к черту» в значении «ладно, будь по-вашему».
Без стука дверь распахнулась.
– Вы что ж творите? – всплеснула женщина руками. У Зайцева мелькнуло: «Быстро они». Но от того, что их разоблачили так скоро, почувствовал не досаду, а уважение – мелких жуликов он и сам не любил.
– Вы зачем его кормите? – бросилась она к опустевшей миске. – И пить уже дали! – увидела она тазик в открытую дверь.
«Люди дураки», – тут же разочаровался Зайцев.
– Вы что, гражданка, животному артисту необходимо подкрепиться и восстановить силы после перелета, – важно возразил он.
– А съемка? Вас что, не предупредили? Ну тогда это не ваша вина, – смягчилась она. – А товарища Аистова. Но все равно! Как он у вас работать сейчас будет?! Вы соображаете, сколько стоит государству каждый простой киногруппы на выезде?
