В мордовской зоне Лариса оттаяла. Произошло это не за день, месяц, даже не за год. Когда спустя двенадцать месяцев Баржа поздравила Казачиху с днем рождения (запомнила дату, подумать только!) и преподнесла ей в подарок торт из размоченного в молоке печенья, политого сгущенкой, то только кивнула в ответ и, разрезав угощение на две части, ушла есть свою на нары. Баржа обиделась и тоже перестала с сокамерницей общаться. Но спустя какое-то время получила от нее в подарок портрет. На нем была Ирка, не такая, как на тот момент, стриженая, беззубая, с ввалившимися щеками, а молодая, хорошенькая — она показывала Ларе фото, и та по памяти нарисовала ее. Тогда-то они и сдружились.
Казачиха общалась и с другими зэчками, но скупо. В массовых играх не участвовала, и не важно, спортивными они были или карточными. Но слушала трепотню охотно. Со временем научилась не морщиться, слыша матерные слова, и разбираться в блатном наречии. Надзирательницы к ней относились лояльно. Казачиха не доставляла им хлопот, поэтому ее не трогали. Разве что Медведь, но она цеплялась ко всем, кто под руку попадался. А вот Баржа часто бузила, поэтому то и дело попадала в карцер. Сегодня она только вышла из него, поэтому вела себя паинькой, а козой и дурой сокамерницу обзывала, потому что соскучилась. Обычно она употребляла более крепкие выражения.
— Бабы, гляньте! — донесся до Лары голос одной из зэчек. — Каких гарных хлопцев к нам ведут! Очкарика я бы прямо съела.
— А мне дайте второго, носатого, — подключилась следующая. — У них как у коней хозяйство. — Естественно, было употреблено другое слово.
Лариса посмотрела за забор. За проволокой и обычной сеткой-рабицей под током метрах в двадцати от двора, где зэчки гуляли, к зданию конторы (они так называли место, где заседают начальник и его приближенные) направлялось двое мужчин. Один в очках, второй без. Что он носатый, Лара не увидела. Наверняка охочая до конского хозяйства урка себе это придумала.
— Как думаешь, проверка? — спросила у Лары Баржа, подбежав и встав рядом.
— Не похоже. Ребятам чуть за тридцать.
— Журналисты?
— Нет. Менты.
— Да ладно. Ты их на раз вычисляешь? — Лара пожала плечами. — Очкарик не похож, а носатый — да.
— Да обычный у парня нос. Длинноватый немного, но все в пределах нормы.
Тут во двор выкатилась Медведь и, поигрывая Машей, направилась к зэчкам. Те тут же возобновили игру, но без Баржи. Она осталась стоять рядом с Казачихой.
— По чью душу, как думаешь? — спросила Ирка.
— Точно не по мою, — хмыкнула она. — Я для внешнего мира не существую.
— Когда-нибудь ты мне расскажешь свою историю?
— Даже тебе нет.
— Она такая стремная?
— Хуже.
— Мы ведь так и не смогли узнать, за что ты тут сидишь.
— Как и ты, за убийство. Статья 105 УК РФ. Я же говорила тебе.
— Да, но скольких ты убила? Точно больше одного, иначе не сидела бы так долго.
Казачиха развернулась и пошла прочь. Она всегда так делала, когда к ней начинали приставать с расспросами. Ее и так не трогают, так зачем пугать зэчек своим «послужным списком».
Лара отошла на другой конец двора. Чтобы Медведь не придралась, встала на видном месте. Задрав лицо к небу, закрыла глаза. Облака рассматривать уже не хотелось, только насладиться солнечным теплом. Дать ему пощекотать веки. У нее были чувствительные глаза. От яркого света воспалялись, краснели и даже гноились. Из-за этого приходилось носить очки с дымкой. Но в «Черной дыре» у нее отобрали их. И те десять часов, во время которых в камере горел свет, Лариса читала, рисовала… Еще плела из ниток, выдернутых из потрепанной робы, браслетики. Планировала веревку, пока не поняла, что ее не за что будет закрепить и повеситься не удастся. Первое время глаза воспалялись, краснели, гноились, но в конечном итоге привыкли. Что не убивает, делает сильнее? Да, пожалуй, она эволюционировала. Избавилась от светобоязни и гастрита. В «Черной дыре» кормили чечевичным или рисовым супом, картошкой, пшеном, перловкой. Давали чай с сухарями и одним кубиком сахара. Бывало, баловали морковью и капустой. Лучше, когда это подавалось в сыром виде. Да, грязное, но зато живые витамины. Просидев на такой диете год, Лариса забыла о болях в желудке (в нем только урчало постоянно от голода), изжоге, отрыжке.
…Через пять минут прозвучал сигнал, означающий, что прогулка закончена. Женщины под присмотром Медведя и еще двух надзирательниц построились и зашагали к казарме. Зайдя в нее, Лариса услышала оклик:
— Казакова! — Обернулась, увидела заместителя начальника. — Следуй за мной.
Баржа тут же протолкалась к подруге и шепнула ей:
— Ты чего натворила?
Лариса пожала плечами.
— А что случилось, гражданин начальник? — обратилась к заму Ирка.
Он не удостоил ее ответом, а Ларису поманил пальцем. Она, как велели, последовала за ним.
Ее привели в контору. Но не в главный кабинет и даже не к заму. В библиотеку!
Лариса двинулась между стеллажами к столу, за которым обычно сидела Касатка. Слабо видящая, косоглазая библиотекарша. Тот, кто дал ей кличку, по всей видимости, не знал, что касатка пишется не через «о», а через «а». Сейчас место зэчки-книголюбки занимал носатый. Очкарик расположился поодаль. А Ларисе следовало занять кресло, стоящее по другую сторону стола. На него ей указали.
— Здравствуйте, Лариса Андреевна, — поприветствовал ее носатый. — Я майор Багров. Рядом со мной коллега, капитан Комаров. Мы из московского уголовного розыска.
— Значит, не ошиблась, — пробормотала Лариса.
— Что вы сказали?
— Я сразу поняла, что вы менты. Только никак не могла предположить, что по мою душу.
— По вашу, Лариса Андреевна, — закивал очкарик.
— Уж не родственник ли ты Алексея Комарова? — поинтересовалась Лариса.
— Сын.
— Надо же, как не похожи.
— Вы не первая, кто это говорит.
— С тобой я разговаривать не буду, — тут же заявила она.
— Как так?
— Очень просто. Не буду, и все. И не заставите. А вздумаете угрожать, знайте, я живой выбралась из «Черной дыры», откуда сбежали даже тараканы и крысы…
— Лариса Андреевна, успокойтесь, пожалуйста, — обратился к ней Багров. — Никто вам угрожать не собирается. Не знаю уж, что там в вашей «Дыре» творилось, но сейчас не те времена, когда пытают людей.
— Смешной… Иди расскажи это товаркам моим. И в ледяной воде держат, пока признание не подпишет. И сапогами бьют, и собаками травят.
— А вы их не слушайте, врут они. — Он сделал знак коллеге. Кивнул на дверь, но Комаров упрямо мотнул головой. — Митяй, выйди, — приказным тоном проговорил майор. Глаза его тут же потемнели, стали колючими.
