Мне показалось, что ее лицо я где-то видел, но где? И не мог вспомнить.
— Добрый день, — сказала она с саксонским диалектом.
— Добрый, — отозвался я.
— У тебя все в порядке?
— Да.
— Мы рады, что ты, наконец-то, появился здесь, в Вене. Мы очень долго ждали тебя.
— Может, выпьем кофе?
— Ах, да!.. — спохватилась девушка и назвала себя: — Эрика, Вебер, а ты. Вы Макс, я знаю.
Я протянул роскошное меню Эрике, но та махнула рукой и сказала подошедшему кельнеру:
— Wiener Eiskaffee, — как потом оказалось, это был высокий стакан, наполовину заполненный ванильным мороженым, наполовину холодным крепким черным кофе.
Эрика полуобернулась ко мне:
— Я вам порекомендую чашечку кофе с такими излюбленными венскими лакомствами, как Apfelstrudel — яблочный штрудель или Himbeer-Topfen-Torte — торт из творога с корицей.
Я кивнул и добавил:
— Мне чашку кофе и Himbeer-Topfen-Torte — торт из творога с корицей.
Фирменный венский напиток оказался и на самом деле божественным. Пока я с нескрываемой жадностью сделал несколько глотков терпкого кофе, Эрика стала рассказывать про историю кофейни. «Cafe Landtmann» было открыто 125 лет назад Францем Ландтманом и переходило во владение различных собственников, последними из них стала династия
Кверфельд, которая смогла сохранить до настоящего времени кафе в его первозданном виде и в традиционной венской атмосфере.
Побывать в Вене и не посетить это кафе, — значит, лишить себя многого и, в частности, — перенестись в атмосферу очаровательного города, сохранявшего веками свои неувядаемые обычаи.
Традиции Венских кофеен, зарекомендовавшие себя во всем мире, восходят к 1683 году, когда после второй осады австрийской столицы турками было открыто Георгом Колшитским кафе в маленьком переулке за собором Святого Стефана.
Согласно легенде, Георг Колшитский был посыльным времен турецкой осады Вены, он курсировал с поручениями во вражеский стан. После разгрома венцами войска Великого визиря Кары Мустафы среди трофеев, оставленных турками, Колшитский обнаружил зерна кофе.
С этого времени и начинается распространение в Австрии и в Европе ароматного напитка и культа кофепития.
После Колшитского кафе, предлагающие венцам, полюбившим ароматический напиток, росли как грибы, и кайзер Леопольд I с 1697 по 1700 год выдал большое количество лицензий.
В «Cafe Landtmann» снимались многие эпизоды кино и видеофильмов, таких как, например, американский триллер «Scorpio» с Аленом Делоном, телефильм о Вене с американским писателем и артистом русского происхождения Питером Устиновым, немецкий кинофильм «Отец и сын».
В течение всей своей истории венские кафе стали не только местом приятного времяпрепровождения, но и приобрели культурное значение.
Австрийский писатель Ганс Вейгель писал в одном эссе о различии слов кафе и кофе:
«Второе слово означает только напиток, а первое — стиль жизни, которому принадлежат соответствующий тон, атмосфера кофепития и выбор напитка».
От Эрики я узнал, что кофейня пользовалась известностью в Австрии и за рубежом. Мы не отказали себе в удовольствии, чтобы полистать книгу почетных посетителей «Cafe Landtmann», которую принес кельнер. Моя визави, сноровисто порывшись в этом фолианте, грациозно ткнула мизинцем в автографы побывавших тут знаменитостей: известного тенора 50-х годов Яна Кипура, композитора Имре Кальмана, английской кинозвезды Вивьен Ли, австрийского комика Ганса Мозера, немецкой актрисы Марлен Дитрих и Роми Шнайдер, писателя Арнольда Цвейга, видных политиков — таких, как Карл Реннер, Теодор Кернер, Адольф Шэрф, канцлер Вилли Брандт, британский премьер-министр Эттли, королева Нидерландов Юлиана и жена президента США Хиллари Клинтон.
— Стоп! — вдруг спохватилась Эрика и, расшнуровала свой минирюкзак, всучила мне сверток. — Это тебе пригодится, я знаю.
И, заглянув в мое недоуменное лицо, она как-то непосредственно рассмеялась и добавила:
— Тебе нужно быть по этому адресу: Домгассе № 2. — Эрика ткнула пальцем в листок и добавила: — Оттуда позвони по мобильнику и за тобой заедут.
— Я сделаю как надо, — пообещал я девушке, забирая от нее увесистый предмет.
— Ну и хорошо.
Она поспешно встала, подошла ближе и, прикоснувшись ко мне шелковистой, как крылья бабочки щекой, повернулась и ушла.
Мне не пришло даже в голову спрашивать у Эрики, каким образом она знакома с Надеждой и, наверное, с Верой Лурье; по каким каналам они узнали, что я — здесь, в Вене, откуда взяла этот сверток с документами, почему передала этот манускрипт в популярной кофейне, недалеко от храма св. Стефана. Все это было пустое.
Кажется, впервые в жизни я был спокоен, поскольку знал, что на все эти вопросы не будет и не может быть однозначных ответов. Истинные ответы зависели от моего понимания сложного взаимодействия неких сообществ людей из разных стран, связанных друг с другом общей идеей под именем Моцарт, и о существовании которых я даже не догадывался до встречи с Верой Лурье. Тут смешалось все в пестром национальном котле: от русских эмигрантов первой волны, казачьих офицеров Кубанского и Донского Войск, известного ученого-генетика, немецких исследователей-музыковедов и так далее. Причем, как я понял, неадекватность поведения, иная ментальность этих сфер, окончательно спутывала мои прогнозы или стратегию поведения на будущее. И если я когда-нибудь узнаю однозначные ответы, то эти вопросы тут же лишатся всякого настоящего, земного смысла.
Мне долго не удавалось найти нужный номер дома на Домгассе, пока, наконец, сухонький старичок, похожий на русского интеллигента-гуманитария, не указал на трехэтажное здание и с важностью прокомментировал: «Здесь Моцарт создавал великую оперу «Свадьба Фигаро».
Я набрал необходимые цифры по мобильнику, послышался ответный вызов, который тут же оборвался; прозвучал отбой. Пока я пытался соединиться с абонентом вновь, откуда-то вынырнул черный джип марки «Мерседес» и тормознул рядом, дверца открылась, ловкие руки внесли меня в темноватый салон; на глаза тут же одели повязку.
Джип с легким визгом сорвался с места; и мы покатили в неизвестном направлении.
Кажется, прошло минут 30 или 40 — трудно сказать, когда, наконец, мы плавно въехали куда-то, и машина остановилась.
Повязку с моих глаз тотчас сдернули. Осмотревшись, я ахнул: я находился в роскошной зале, исполненной зеркальным паркетом и выкрашенной в салатно-золотистые тона. С верхотуры сферического потолка, расписанного библейскими сюжетами, свисали феерические люстры с хрустальными гирляндами и свечами в легких подсвечниках. Величественность увиденного дополняли лаконичные пилястры с изящными канделябрами и небольшие, парадно расписанные золотыми квадратами, двери вкупе с ажурной решеткой анфилад второго этажа. Скорее всего, это был старинный замок, разумеется, не «Нойшванштайн», знаменитое владение короля Людвига II Баварского — но нечто из того же ряда.
