«Мудрость «Волшебной флейты» так далека от мудрости Египта, как поведение Зороастро и его окружения от образа действий разумных людей».
И когда патриоты утверждали, что до сих пор немецкой оперы как таковой просто не существовало, она была создана «Волшебной флейтой». И, дескать, даже немец в полной мере не способен оценить появление этого немецкой оперы. Хотя вернее сказать: оперы на немецком языке!
Уже то, что действие «Волшебной флейты» происходит в Египте, для всех поборников немецкого типа мышления должно было бы стать доказательством ее космополитической основы. Действительно, либретто не имеет ничего общего с германским менталитетом. Скорее, оно основано на уходящих в египетски-эллинические воззрения архаических, языческих таинствах посвящения и приема своих адептов в сан посвященных, которые чужды по духу германским народам. И даже, появляющийся в самом конце оперы «Тысячелетний дуб», едва ли может что-нибудь изменить в «немецкости» оперы.
Зато недоступный мир ордена в этой опере-мистерии самым невообразимым образом лишается своей таинственности на глазах у всех, на подмостках сцены. И перед зрителем разворачиваются эзотерические скрижали, масонский словарь, причем само масонство иной раз трактуется с грубоватым подтекстом, а то и вообще высмеивается его таинственность. К тому же в либретто скрыты идеи, относящиеся к до — и послебиблейской духовной эре. Более того, премьера оперы состоялась 30 сентября, то есть в непосредственное соседство с новым иудейским 1791 годом (29/30 сентября), — простое ли это совпадение?
Можно только догадываться, какой шок получили правоверные масоны и иллюминаты, когда попали в эпицентр событий, в которых демонстрировалась профанация ритуалов, вещей и нюансов, о которых говорилось только в храме, да и то намеками, а неразглашения деталей требовал обет молчания! А тут еще флер «сказочной оперы», который позволил широкой публике из предместья взглянуть незамутненными глазами на то, что так тщательно оберегалось от непосвященных.
А либретто «Волшебной флейты» — это настоящий словарь масонов, их ритуалов, символов и каббалистики. Для полного реестра всех таинств в опере руку приложили многие исследователи, а в особенности Герман Аберт:
1. «И когда же падет покров?» (1/15).
2. Оратор — это равносильно: Докладчик лжи.
3. Мистическое число 18 (см. 18 жрецов) у розенкрейцеров.
4. «Звездно-пламенеющая царица» (1/2) — это: Потолок храма, усыпанный звездами.
5. «Пламенеющая звезда» G — это: Символ 2-го градуса. На титульной гравюре первого либретто (вместе с другими масонскими символами).
6. «Будь стоек, терпим и скрытен» (1/15) — это равносильно: 3 заповеди, которыми и по сей день напутствуется соискатель в его символическое путешествие при посвящении в ученики.
7. «Ум, труд и мастерство» (1/15) — это: Намек на «три малых светильника» в австрийских ложах, равносильны мудрости, силе и красоте.
8. «О ночь, когда исчезнешь ты? Когда луч света.» (1/15) — это: Символическое путешествие испытуемого в ложе, когда его с завязанными глазами ведут на ложные пути.
9. Тамино и Памину с закутанными глазами ведут в храм испытаний (1/19).
10. Вопросы и ответы в сцене перед началом II действия (Зарастро, Оратор, жрецы) почти дословно заимствованы из масонского ритуала.
11. Северные ворота храма — это: По северную сторону ставились ученики.
12. Троекратный аккорд — это: В ложах в том же ритме приветствуется адепт, заявленный на испытание.
13. Добродетельность, скрытность, благотворительность — это: Все эти вопросы задаются испытуемому в приготовительной комнате. Весь диалог между Тамино и старым жрецом в 1/15 «Волшебной флейты» — почти дословное повторение вопросов магистра ложи и ответов «соискателя» на градус ученика при приеме в ложу («допрос»)!
14. Оратор выходит со жрецом вперед и влево аналогично ритуальному выходу мастера, готовившего соискателя, с одним из двух надзирателей (II/1).
15. «Еще есть время отступиться» — это: Предостережение, имеющее эквивалент в ритуале приема; здесь мастер призывает соискателя возвратиться к мирской жизни, если тот не достаточно уверен в своем выборе.
16. «Опасайтесь женского коварства» (II/3) — это: Запрет женщинам вступать (тогда!) в мужской союз.
17. Двое латников (П/28) — это: Первый и второй смотрители в ложе.
18. Испытание огнем и водой.
Опера Моцарта „Волшебная флейта» может быть истолкована как остросатирическое произведение. Уже биограф Моцарта Георг фон Ниссен назвал ее «пародией. на масонский орден». В самом деле, местами этот пародийный элемент в действии просто преобладает. Например, то, что женщина, Памина, допускается к наивысшему посвящению. Не кощунство ли это, поскольку женщины вообще не допускались в масонские ложи! Или же такой эпизод. В центре мизансцены стоит горе-адепт Папагено, которому совсем не до высшей мудрости, открывающейся в таинствах. Это дитя природы, если только не лишается чувств от страха, то блестяще проваливается на всех испытаниях. Папагено выигрывает спор только благодаря своему острому языку, и поэтому в «Волшебной флейте» от великого до смешного всего один шаг. Папагено — человек простой, от земли; он и без испытаний добивается всего вместе: вина, женщин и песен, — гласит его мораль. Тайны и посвящение — это не для него, а для благополучно устроенных царских отпрысков типа Тамино. Это им, баловням судьбы, уже на роду написано одолеть всемогущего повелителя света Зороастро, правда, не без вмешательства анонимного протекционизма (волшебная флейта — собственность Царицы Ночи).
В либретто полно замаскированного подтекста, подковырок, шпилек и несуразностей, а в итоге — скрытой социальной критики. Есть здесь и кое-что из прошлого самого Моцарта: так, вопросом «Благотворителен ли?» он намекает на свою многострадальную ложу. Или кивок в сторону закрытой ложи «Истина» в словах Памины и Папагено непосредственно перед началом 18-й сцены (после первых представлений этот текст из либретто пропал!):
«А Истина не всюду впрок,
И сильным мира не урок.
И хочет ненависть сгубить ее навек —
Лишен свободы в оковах человек».
У Гете во второй части «Фауста» прямо-таки зеркально передается нагнетаемая душная атмосфера, зеркальная с тем, что мы видим в «Волшебной флейте». Прямые связи с культом и ритуалом, с Тамино и Паминой, а также с квинтетом («Wie? Wie? Wie?») из II действия оперы очевидны:
«А вот искатель счастия упрямый
В венке и одеянии жреца.
Он доведет, что начал, до конца.
Земля разверзлась, жертвенник из ямы
Поднялся кверху в дыме фимиама,
Пора священнодействие качать.
По-видимому, можно счастья ждать.
Ключом треножник тронул он, и гарь
Клубами мглы окутала алтарь.
Но это только видимая мгла,
На деле это — духи без числа.
У них способность есть за пядью пядь
В земле шагами музыку рождать.
Их поступь — песнь, симфония, псалом, —
Не описать ни словом, ни пером,
Следы их приближенья ощутив,
Поют колонны, стены, свод, триглиф.
Вдруг юноша неписанной красы
Выходит из туманной полосы».
Намеки на испытание огнем и водой здесь так же прозрачны, как и указания на музыкальные соло и дуэты, пассажи ленто и фугато.
