Смотритель ушел. Я остался один.
— Надо запомнить место погребения, — вслух подумал я. — Возле этого креста.
Экипаж ждал меня, только возница проворчал, что нужно доплатить вдвое за потраченное время, я согласно кивнул. И мы покатились по звон кой брусчатке Ландштрассе обратно в Вену».
Отложив рукопись доктора Николауса Франца Клоссета, я стал размышлять над его выводами. По справедливому замечанию такого выдающегося историка, как доктор Поль Ганьер, «соответствующие тексты не всегда были составлены с желательной точностью. Кроме того, врачи, по причине либо некомпетентности, либо недобросовестности, либо из желания обелить себя, слишком часто расплывались в лишенных интереса соображениях, намеренно неточных и даже противоречивых. Наконец, весьма трудна и деликатна задача перевести прошлое в настоящее, учитывая неизбежные изменения в способах интерпретации и приемах логических рассуждений». И такой феномен. Только произнесешь слово «отравлен», как спор о смерти Моцарта приобретает эмоциональный характер, прекращающий всякие дискуссии, потому что вокруг фатального слова — яд — сгущался страх, порождаемый бессилием.
Пройдет 200 с лишним лет, прежде чем версия об отравлении будет очищена от налета страстей, порождавшихся поклонением Моцарту, и, может быть, представлена строго научно, отводя, кстати, обвинения от масонов, у кого действительно не было никакого политического интереса в одночасье устранять видного масона империи и брата по ложе Игнаца Эдлера фон Борна, а затем медленно (в течение полугода) уничтожать своего же брата по ложе, бога музыки Вольфганга Амадея Моцарта.
И случилось так, что первые солидные исследования на эту тему были опубликованы в 50-х годах прошлого столетия Йоханнесом Дальховым, Гунтером Дудой, Дитером Кернером, Вольфгангом Риттером и другими специалистами. К 200-летию гибели маэстро они вновь вернулись к этой проблеме, прямо поставив вопрос, «был ли Моцарт отравлен?», и, отвечая утвердительно, указывали даже на возможных преступников. Тоже самое они сказали в адрес Игнаца Эдлера фон Борна.
Эта первая публикация «триумвирата врачей» была встречена, по крайней мере, в Австрии, скептическими улыбками, острой критикой и даже бранью. Историки музыки, ничтоже сумняшеся, посчитали в своем кругу, что это всего лишь полицейский роман жаждущих славы людей, а в худшем случае — плод излишне разыгравшегося воображения. Ах, Вена, Вена! Если вы будете искать на узких средневековых улицах Вены следы храмовников, то не проходите мимо погребенной под землей маленькой часовенки с сохранившимися крестами на ее романских стенах. Ноги сами понесут вас по переулку, где стены помнили слова проклятий, вырывавшихся из уст приговоренных к казни тамплиеров, падающих в лужи собственной крови, которая широкой рекой лилась прямо под порог церкви тевтонского ордена, где и сейчас происходят встречи рыцарей одного из старейшего ордена Европы.
Почему матушка всей Европы Мария-Терезия так не любила рыцарей венских лож, которые в XIX веке расположились почтительной толпой у подножия ее памятника?
Моцарт, Гайдн, Игнац фон Борн, император Франц-Штефан, тайный канцлер князь Антон Кауниц, придворный врач Герхард ван Свитен. Что объединяет этих столь разных людей? Масоны, тамплиеры, иллюминаты, прелатура Опус Деи. Что это? Некогда величественные имена тайной истории прошлого или загадки настоящего времени?
Зюсмайр
В мае 1983 года кинорежиссер Карр в курортном английском городе Брайтоне инсценировал судебное разбирательство по делу об убийстве Моцарта. В нем участвовали шесть актеров, в костюмах той эпохи исполнявших роли членов суда, а также основных действующих лиц драмы, разыгравшейся 200 с лишним лет назад. Нескольким сотням зрителей — присяжным заседателям — предстояло решить, кто мог убить Моцарта. Большинство признало виновными Сальери и Зюсмайра. До этого об истинной роли экс-секретаря Франца Зюсмайра в судьбе великого композитора никому в голову не приходило.
Параллельно с этими играми в судебное разбирательство в Брайтоне, в результате собственных поисков немецкие исследователи Г. Дуда, Й. Дальхов, Д. Кернер и В. Риттер сами напали на след Зюсмайра как потенциального преступника. То, что Франц Ксавер Моцарт был сыном Зюсмайра, а не самого Моцарта, сейчас почти никем не оспаривается (и здесь, пожалуй, кроется последнее доказательство зловещей роли экс-ученика маэстро). Странно, отчего прежде никто не нашел нужным уделить ученику Моцарта достаточного внимания. Правда, имя его засветилось в истории гения музыки в связи с легендой о Реквиеме, где он, якобы, дописывал незаконченные аккорды произведения, следуя указаниям умирающего композитора. Немаловажные факты, обвиняющие экс-ученика в соучастии преступникам, состоят еще и в том, что Констанция вытравила (с помощью второго супруга Ниссена) имя Зюсмайра из многих писем.
Итак, Франц Ксавер Зюсмайр родился в 1766 году в австрийском городке Штейер (Диц, Гати), а не в Шваненштадте, как иногда ошибочно указывали ранее моцартоведы. О его родителях и детстве никаких свидетельств до нас не дошло. Поскольку у Франца Ксавера обнаружился звонкий голос и неподдельный интерес к музыке, он получил музыкальное певческое образование в бенедиктинском монастыре Кремсмюнстера. Франц Ксавер посещал гуманитарные классы и класс грамматики, а от Георга Пасторвица получил теоретические практические знания по композиции. Однако любознательного молодого Зюсмайра не могли удовлетворить ни провинциальный городок Кремсмюнстер, ни разностороннее, но скромное образование. Нетерпеливый, живой и честолюбивый молодой художник подался в Вену, уже имея несколько своих сочинений. В Сальери он нашел благосклонного учителя, который продолжил с ним занятия по композиции. Но неожиданно Зюсмайр средне одаренный и ведущий беспорядочную жизнь покинул придворного капельмейстера, чтобы стать на этот раз учеником Моцарта, к которому он чувствовал «притяжение».
Бесспорно, он, может быть, и любил музыку Моцарта, но его отношения с учителем, шутливо называвшим его то «балбесом», то «свинмайром», были довольно странными. Зюсмайр, сначала подружившись с Констанцией, а затем вступивший с ней в любовную связь, совсем вжился в стиль своего (мнимого) друга. «И это проявлялось в самых крайних формах. Его „почерк» был так разительно похож на почерк обожаемого им кудесника звуков, что на первый взгляд различить их было совершенно невозможно» (Диц). Беззаботный и необязательный Зюсмайр (какое разительное совпадение с Констанцей!) даже сумел стать соавтором коронационной оперы «Тит», и Моцарт, кажется, был вполне доволен его работой. Гений проглядел, что неудивительно, подлинный характер своего «друга», которого следует классифицировать как «тщеславного психопата» (Д. Кернер / В. Риттер). В подражание моцартовской «Волшебной флейте» Зюсмайр написал оперу «Зеркало из Аркадии», которая отчетливо напоминала почерк самого мастера и, несмотря на ее слабости, была поставлена с большим успехом. Этот благосклонный прием, который его опера снискала у венской публики, привел к тому, что уже в 1792 году он был назначен придворным капельмейстером.
Отношение Зюсмайра к себе Моцарт воспринимал как преданность и искренность, к тому же он видел, что тот нашел общий язык и с Констанцией — какая ирония судьбы! Зюсмайр, разумеется, был хорошо осведомлен о характере своего учителя и даже посвящен в процесс его музыкального восприятия. Когда Моцарт умер, Зюсмайр закончил Реквием: «Эта, впрочем, не слишком высоко оцененная услуга составляет единственное светлое пятно в его творческой биографии, лишь сопричастность к моцартовскому Реквиему спасла его имя от забвения» (Диц). Однако Зюсмайр, похоже, извлек, пользу и из ранней смерти Моцарта: некоторые вещи гения сначала приписывались ему, что вполне совпадало с его намерениями. Были у него и собственные «популярные вещи, например турецкая опера «Сулейман II» (Линдлар).
