Опять позыв к рвоте, и я тотчас подставляю посудину, которая заполнилась черной массой, после чего его голова снова упала на подушку. Снова этот черный, характерный для металлической ртути цвет. Желудок Моцарта делает последнее усилие.
— Хесса, Хопсаса!.. (Зовусь я Хопсаса! — нем.).
— Это последние внятные слова маэстро.
Моцарт постоянно бредит, слова произносит неотчетливо, не до конца, иногда можно различить:
— Штанци… мама… ария.
Наступившая ночь проходит крайне беспокойно. Состояние общей тревоги, во всем теле боль, затрудненное дыхание. Пульс неразличим, тело холодеет. Общая прострация нарастает. Я ставлю горчичные припарки к ногам и два оттягивающих пластыря: один — на грудь, другой — на икры. Моцарт несколько раз вздыхает. Я освежал ему губы и рот водой, смешанной с лимоном и сахаром, но из-за спазмы гортани и икоты больной ничего не может проглотить. У Моцарта вырываются стоны, иногда так громко, что все, кто в комнате, тревожно смотрят на меня и друг на друга.
Наступила полночь. Мне показалось, что жизнь оставляет Моцарта. Но мало-помалу пульс крепнет. слышны глубокие вздохи. Моцарт еще живет. Именно в этот момент произошла самая душераздирающая сцена из всех, что имели место на протяжении его долгой агонии. Фрау Констанция, несмотря на плохое самочувствие, решила придти к одру мужа. Эта несчастная женщина даже не показывалась в комнате, где угасала жизнь великого композитора, — настолько она была ослаблена переживаниями за умирающего мужа. Ей хотели помочь, чтобы подойти к одру Моцарта, но она сама попыталась это сделать и не смогла переступить порог, — будто незримая стена не пускала ее внутрь. Костанция, залившись слезами, отступила назад вглубь комнат. Я постарался проводить ее, сказал, что ей лучше уйти. Но она хочет сражаться и даже умереть за него.
В порыве она бросается к кровати, хватает руки Вольфганга, целует их и, рыдая, покрывает слезами. Маленький Моцарт не в силах вынести этой жестокой сцены, волнение слишком велико — он теряет сознание. Скорбящую Констанцию вынуждены оторвать от Моцарта и вывести вглубь квартиры. Она плохо соображает, что-то говорит, я хвалю ее за усердие, успокаиваю и возвращаюсь на свой пост.
Мы, не отрываясь, смотрим на чело композитора, время от времени стараясь прочитать в его глазах: есть ли еще какая-нибудь надежда. Напрасно, безжалостная смерть рядом.
Вена, 5 декабря 1791 года.
Д-р Клоссет.
Понедельник 5 декабря 1791 года.
Пошел первый час ночи. В половине первого Зофи Хайбль положила на желудок бутылку с горячей водой.
Состояние ухудшилось. Дыхание затрудненное и частое. Уже не различая пульса, я с беспокойством прислушивался: не появится ли он вновь, старался угадать, не угасла ли окончательно жизненная энергия.
Я не спускаю глаз с часов, считая интервалы между вздохами: 15 секунд, потом 30, потом проходит минута-вторая, а мы все еще ждем, но все кончено.
Глаза Моцарта внезапно открываются, а я, стоящий у изголовья и следящий за последними ударами пульса по шейной артерии, тотчас же их закрываю.
Веки остаются неподвижными, глаза двигаются, закатываются под верхнее веко, пульс исчезает.
На исходе первого часа в понедельник 5 декабря 1791 года в 00.50 великий композитор Вольфганг Амадей Моцарт скончался. Все, кто был в комнате, становятся рядом с нами вокруг ложа умершего.
Неожиданно появляется граф Дейм-Мюллер, и без лишних слов, быстро и со знанием дела снимает посмертную маску с Моцарта. Появляется барон Ван Свитен; он мрачен и неразговорчив. Отозвав меня в другую комнату, герр Ван Свитен негромко спросил:
— Каков будет ваш эпикриз, доктор Клоссет?
— Герр барон, мы с коллегой доктором фон Саллабой расходимся в деталях, но не в диагнозе: налицо токсико-инфекционное заболевание.
— Понятно, тут на сей счет имеется мнение — не терпящее возражения, — категоричным тоном заявил барон и, многозначительно указав глазами наверх, тут же стал медленно говорить, будто диктуя: — У покойного Моцарта — острая просовидная лихорадка, болезнь, всегда сопровождающаяся характерными изменениями кожи. Симптомы налицо. И потому никаких вскрытий тела не производить, никаких эпикризов не писать.
— Вы правы, барон, «просянка» чрезвычайно заразное заболевание, поэтому тело нужно как можно скорее вынести из дома. А санитарный военный лекарь должен присматривать за тем, чтобы в пути соблюдались противоэпидемические гигиенические меры, а именно: сжигание одежды, запрет на прощание с телом — и дома, и в церкви; похороны произвести без выдержки срока в течение 48 часов. Указ императора Леопольда II.
— Полностью согласен. И соблаговолите разъяснить сей вердикт вашему коллеге, герру фон Саллабе.
Я кивнул.
Погода соответствовала моменту: мрачная, из низких свинцовых туч моросит дождь пополам со снегом, все кругом в туманной дымке. А ведь еще час или два назад на небосводе царила полная луна. В тот момент, когда ночное светило скрылось под толстый войлок угрюмых туч, душа Моцарта вернулась к Богу. Как будто природа заодно с людьми скорбит с уходом великого маэстро. Это была самая могучая душа, когда-либо вдохнувшая жизнь в глину, из которой лепится человек.
А вот то, что за день до смерти по настоянию моего коллеги герра фон Саллабы было произведено кровопускание, только ускорило кончину и так уже истощенного и ослабленного Моцарта, — в этом я не сомневался.
По сути, болезнь, приковавшая Моцарта к постели, длилась 15 дней. За два часа до кончины он пребывал еще в полном сознании.
Вена, 6 декабря 1791 года.
Д-р Клоссет.
И вот самое печальное — похороны великого маэстро. В три часа пополудни 6 декабря 1791 года совершилось отпевание тела усопшего.
Экипаж с телом Моцарта прибыл к собору св. Стефана. Но по каким-то непонятным мне соображениям эта грустная процедура происходила в Крестовой капелле, примыкающей к северной стороне собора св. Стефана. В том месте, где находится соединительная решетка, которая идет параллельно стене собора, отгорожено довольно большое пространство перед Круцификс-Капеллой; здесь на время отпевания ставится гроб.
Кто же пришел на панихиду? Барон Готфрид Ван Свитен, Франц Зюсмайр, композитор Альбрехтсбергер (вскоре назначенный на освободившееся место капельмейстера в собор св. Стефана), Антонио Сальери. Меня настолько удивило появление Сальери, что я навсегда запомнил это. Всем была хорошо известна враждебность Сальери к Моцарту. Разумеется, Сальери своим присутствием на похоронах явно хотел подчеркнуть дружеское отношение к покойному и. и доказать свою невиновность. А также, возможно, чтобы в чем-то увериться и доложить по инстанции выше.
А вот жена Констанция не проводила мужа в последний путь, как и некоторые из друзей.
Хотя заупокойная служба проходила рядом с домом: от квартиры Моцарта на Раухенштейнгассе, 8 до собора св. Стефана всего ничего — несколько минут ходьбы. Почему же так произошло? Ходили слухи, что многие побоялись пойти на его похороны, потому что он впал в немилость у Габсбургов. Говорили разное. Одни считали, что австрийскую знать рассердила «Свадьба Фигаро», другие, что виной тому масонство Моцарта. Кроме того, все знали, что он слишком открыто позволял себе критиковать Габсбургов. Да и история с «Волшебной флейтой» не прошла, якобы, даром.
