Вашего мнения по поводу разговора Серго жду с нетерпением. Не примите и не истолкуйте это в дурную сторону. Обдумайте спокойно».
А Сталину и думать было нечего: с какой стати он будет отказываться от практически единоличной власти в партии? Если секретариат ЦК будет состоять из трех человек — Зиновьева, Сталина и Троцкого, то Иосиф Виссарионович утратит все рычаги управления.
Сталин стал отговаривать от этой идеи мягкого и податливого Каменева и убедил его.
Орджоникидзе писал Ворошилову:
«Дорогой Клим!
Предложение Зиновьева и Бухарина Коба считает как назначение политкомов и, конечно, соответственно и реагирует. Говорил я с Каменевым, он считает, что Зиновьев и Бухарин преувеличивают. Коба их предложение сделал достоянием Рудзутака и Куйбышева. Они решительно отвергают и хохочут…»
Удостоверившись в поддержке своего окружения, Сталин ответил Бухарину и Зиновьеву:
«Не пойму, что именно я должен сделать, чтобы вы не ругались, и в чем, собственно, тут дело? Не думаю, чтобы интересы дела требовали маскировки, было бы лучше, если бы прислали записочку, ясную, точную. А еще лучше, если переговорим при первой возможности.
Все это, конечно, в том случае, если вы считаете в дальнейшем возможной дружную работу (ибо из беседы с Серго я стал понимать, что вы, видимо, не прочь подготовить разрыв, как нечто неизбежное). Если же не считаете ее возможной, — действуйте, как хотите, — должно быть, найдутся в России люди, которые оценят все то и осудят виновных».
Забавно, что Сталин постоянно говорит о «дружной работе» с людьми, которых потом всех уничтожит…
Написав такое жесткое письмо, генсек сделал приписку, желая снять напряжение и, может быть, свести все к шутке:
«Счастливые вы, однако, люди: имеете возможность измышлять на досуге всякие небылицы, обсуждать их и пр., а я тяну здесь лямку, как цепная собака, изнывая, причем я же оказываюсь «виноватым». Этак можно извести хоть кого. С жиру беситесь вы, друзья мои».
Зиновьев и Бухарин с тревогой восприняли нескрываемо раздраженный тон Сталина:
«При свидании переговорим и, разумеется, найдем удовлетворительное решение. Разговоры о «разрыве» — это же, конечно, от Вашей усталости. Об этом не может быть и речи».
Зиновьев в попытке ограничить власть Сталина мог рассчитывать и на Каменева, и на Троцкого, и на авторитет Ленина. Таким образом он получил бы в политбюро большинство голосов и исполнил ленинскую волю — убрать Сталина с поста генерального секретаря. Но Зиновьев еще больше, чем Сталина, не любил Троцкого и не хотел ни о чем с ним сговариваться. Кроме того, Григорию Евсеевичу не хватало качеств политического бойца.
Увидев, что Зиновьеву недостает решимости пойти до конца и настоять на своем, добиться того, что он хочет, Сталин почувствовал себя уверенно и заявил, что незачем ставить над ним никаких политкомиссаров.
На что Зиновьев, не желавший столкновения, ответил совсем уже в примирительном тоне:
«Ильича нет. Секретариат ЦЕКА поэтому объективно (без злых желаний Ваших) начинает играть в ЦК ту же роль, что секретариат в любом Губкоме, то есть на деле (не формально) решает все. Это факт, который отрицать нельзя. Никто не хочет ставить политкомов (Вы даже Оргбюро, Политбюро и Пленум зачисляете в Политкомы!).
Но действительное (а не фиктивное) существование «группы» и равноправное сотрудничество и ответственность при нынешнем режиме невозможны. Это факт. Вы поневоле (сами того не желая) ставили нас десятки раз перед свершившимися фактами. А положение (и с Троцким, и с разными «платформами») осложняется, и недовольство в партии растет (не смотрите на поверхность). Отсюда — поиски лучшей формы сотрудничества.
О «разрыве» нечего зря говорить. Его партия не допустит. Мы его не хотим. Максимум — отойдем в сторонку. Другого ядра нет. И оно вполне справится, если Вы захотите. Без Вас его себе не мыслим.
Где Вы будете отдыхать? Мы скоро (к концу месяца) будем в Тифлисе. Если захотите, с удовольствием на день к Вам приедем.
Ни минуты не сомневаемся, что сговоримся».
Предложение Зиновьева не реализовалось. Оргбюро как главный кадровый орган оставили. В него ввели, правда, на короткий срок Бухарина, Зиновьева и Троцкого, но власть Сталина над аппаратом сохранилась.
Приблизив к себе Фрунзе, Зиновьев сделал все, чтобы Михаил Васильевич возглавил военное ведомство.
11 марта 1924 года Фрунзе постановлением правительства был назначен заместителем председателя Реввоенсовета СССР и заместителем наркома по военным и морским делам.
1 апреля его назначили по совместительству начальником и комиссаром Штаба РККА. Помощниками Фрунзе в Штабе сделали будущих маршалов Бориса Михайловича Шапошникова и Михаила Николаевича Тухачевского.
19 апреля Фрунзе сделали еще и начальником Военной академии РККА. При Военной академии открылись Курсы усовершенствования высшего командного состава и Военно-политические академические курсы. Через эти курсы прошло большинство крупных советских военачальников. После смерти Фрунзе академии присвоили его имя.
6 мая 1924 года Михаил Васильевич получил второй орден Красного Знамени. 2 июня 1924 года, на пленуме ЦК, избранного XIII съездом партии, Фрунзе ввели кандидатом в члены политбюро и кандидатом в члены оргбюро ЦК. Ему оставался всего один шаг до того, чтобы войти в состав высшего руководства страны. И этот шаг был сделан в самом начале следующего года.
17 января 1925 года пленум ЦК решил снять Троцкого с поста председателя Реввоенсовета СССР и наркома по военным и морским делам:
«Ввиду того, что руководство армией невозможно без полной поддержки этого руководства авторитетом всей партии; что без такой поддержки создается опасность подрыва железной дисциплины в армии; что конференция политработников, с одной стороны, и фракция РВС СССР — с другой уже высказались за снятие Троцкого с военной работы… признать невозможным дальнейшую работу Троцкого в РВС СССР».
Вместо Льва Давидовича назначили Фрунзе.
5 февраля Фрунзе подписал приказ Революционного военного совета СССР № 139/594:
«Волей рабоче-крестьянского правительства, выраженной в постановлении Президиума Центрального Исполнительного Комитета Союза Советских Социалистических Республик от 26 января 1925 года, я вступил в исполнение обязанностей Народного комиссара по военным и морским делам и Председателя Революционного Военного Совета ССС Республик».
Но на высшем военном посту Михаилу Васильевичу было суждено пробыть меньше года.
Мечта о большой армии
После Гражданской войны Красная армия насчитывала пять миллионов человек. И ее сократили в десять раз. В 1925 году численность армии довели до шестисот пятидесяти тысяч человек, это втрое меньше старой царской армии.
Ленин в соответствии с марксистскими представлениями считал, что регулярная армия не нужна, достаточно иметь народное ополчение, вооруженный народ сам себя защитит. Люди учатся военному делу без отрыва от работы и встают в строй только в случае военной опасности. А в мирное время достаточно кратких учебных сборов.
