Комсостав подавлен, грозные признаки разложения армии. Веселый дураковатый Воробьев, рассказывает о своих подвигах, подскочил, четыре выстрела в упор. Апанасенко неожиданно оборачивается, ты сорвал атаку, мерзавец.
Апанасенко мрачен.
Разговоры о том, что армия не та, пора на отдых. Что дальше. Ночуем в Чесники — смерзли, устали, молчим, непролазная, засасывающая грязь, осень, дороги разбиты, тоска. Впереди мрачные перспективы».
«Теребин. 1 сентября 1920 года.
Выступаем из Чесники ночью. Постояли часа два. Ночь, холод, на конях. Трясемся. Армприказ — отступать, мы окружены, потеряли связь с 12-й армией, связи ни с кем…
Начало конца 1-й Конной. Толки об отступлении».
«Теребин-Метелин. 2 сентября 1920 года.
Армприказ — сдерживать противника, стремящегося к Бугу, выступать на Вакиево — Гостиное. Толкаемся, но успехов не удерживаем. Толки об ослаблении боеспособности армии все усиливаются. Бегство из армии. Массовые рапорты об отпусках, болезнях.
Главная болячка дивизии — отсутствие комсостава, все командиры из бойцов. Апанасенко ненавидит демократов, ничего не смыслят, некому вести полк в атаку. Эскадронные командуют полками. Дни апатии… Тяжело служить в атмосфере армии, давшей трещину».
«Киверцы. 12 сентября 1920 года.
Утром — паника на вокзале. Артстрельба. Поляки в городе. Невообразимо жалкое бегство, обозы в пять рядов, жалкая, грязная, задыхающаяся пехота, пещерные люди, бегут по лугам, бросают винтовки, ординарец Бородин видит уже рубящих поляков. Поезд политотдела армии отправляется быстро, солдаты и обозы бегут, раненые с искаженными лицами скачут к нам в вагон, политработник, задыхающийся, у которого упали штаны…
Вагонная жизнь, грязная, злобная, голодная, враждебная друг к другу, нездоровая. Курящие и жрущие москвички, без обличья, много жалких людей, кашляющие москвичи, все хотят есть, все злы, у всех животы расстроены…»
Боевые действия продолжались и в сентябре (перемирие было заключено 18 октября 1920 года), но исход войны решила варшавская битва. Красная армия отступала, и десятки тысяч красноармейцев попали в плен.
О количестве пленных идет большой спор. Цифры называют разные: от ста тысяч до ста шестидесяти тысяч. По польским данным, было сто десять тысяч пленных. Вернулись на Украину и в Советскую Россию от шестидесяти до восьмидесяти тысяч. А что же с остальными?
Еще в сентябре 1921 года нарком по иностранным делам Георгий Чичерин, обращаясь к поверенному в делах Польши в России, называл страшную цифру: «В течение двух лет из ста тридцати тысяч русских пленных в Польше умерли шестьдесят тысяч».
Поляки говорят о том, что остальные либо предпочли остаться в Польше, либо скончались в лагерях от болезней и голода. Действительно, это было время эпидемий, когда тиф и дизентерия косили людей, а условия в лагерях были ужасными. Но это часть правды. К пленным относились отвратительно, их избивали. Некоторые российские историки полагают, что российских пленных сознательно сгноили в лагерях.
Часть попавших в польскую кампанию русских пленных не захотели возвращаться под власть большевиков, а перешли в антисоветские формирования Бориса Викторовича Савинкова, генерала Станислава Николаевича Булак-Булаховича, Тютюника.
Один из сотрудников Пилсудского Казимеж Свитальский, будущий премьер-министр Польши, записал в дневнике 22 июня 1920 года:
«Казаки сдаются в плен охотно. Они хотят, чтобы их отправляли к Врангелю… Разложение боевого духа большевистской армии дезертирством на нашу сторону затруднено в результате остервенелого и безжалостного вырезания пленных нашими солдатами…»
Польская война была жестокой с обеих сторон. Ворошилов 4 сентября 1920 года писал старому другу Орджоникидзе:
«Мы ждали от польских рабочих и крестьян восстаний и революции, а получили шовинизм и тупую ненависть к «русским»… Поляков истреблено нами изрядное количество. Одних пленных взяли до двадцати тысяч. Изрублено и уничтожено вообще больше двадцати тысяч. Вас может поразить и удивить большое количество истребленных панов по отношению к пленным, но этому удивляться не следует, так как «паны» дерутся зверски и наносят нам большой урон.
Озлобление бойцов бывает доводимо упорством поляков до максимальных пределов, а в таких случаях наши ребята рубят беспощадно.
Наши потери на белопольском фронте также огромны. Мы потеряли почти весь свой комсостав, военкомов и до десяти тысяч бойцов, столько же приблизительно лошадей…»
Ленин говорил потом о «катастрофическом поражении». После войны он объяснил товарищам по партии, что произошло:
— Россия сказала: а мы посмотрим, кто сильней в войне. Вот как встал вопрос. Это — перемена всей политики, всемирной политики. Каковы же были результаты этой политики? Конечно, главным результатом было то, что сейчас мы оказались потерпевшими громадное поражение.
Но Ленин мало огорчался по этому поводу и на IX конференции РКП(б) говорил:
— Мы на этом будем учиться наступательной войне. Будем помогать Венгрии, Италии, рискнем…
По существу, проигранная война с Польшей наложила серьезный отпечаток на всю предвоенную советскую политику. Ленин в 1920 году говорил, что «Польша является опорой всего Версальского договора. Современный империалистический мир держится на Версальском договоре… Польша — такой могущественный элемент в этом Версальском мире, что, вырывая этот элемент, мы ломаем весь Версальский мир…».
Ленин пытался объяснить партийным работникам, зачем он затеял неудачную войну с Польшей, то есть фактически оправдывался и при этом невольно переоценивал значение Польши. Но эти преувеличенные представления о роли поляков в европейской политике прижились, и для сталинского руководства Польша до самого 1939 года, до последнего ее раздела, все еще оставалась главным врагом.
После успешного контрнаступления польской армии осенью 1920 года Москве пришлось согласиться провести границу восточнее «линии Керзона». Эта граница была для России значительно хуже той, что установилась после мирного договора с немцами в Брест-Литовске. Ленин утешал товарищей: мы идем на территориальные уступки, потому что нам надо, поскорее разбить Врангеля, а с Польшей мы еще сквитаемся.
Летом 1920 года в Минске открылись переговоры о прекращении войны и заключении мирного договора между Россией, Украиной и Польшей. Но революционная дипломатия сильно отличалась от привычных норм и традиций.
Представители советской делегации 19 августа пожаловались Чичерину в Москву: «Только что получена инструкция от Политбюро, подписанная т. Троцким, которая заключает указания, проведение в жизнь которых означает срыв переговоров».
Чичерин обратился к Ленину: «Со всей энергией присоединяюсь к заявлению о безусловной недопустимости применения к польской делегации каких-нибудь внешне унизительных скандальных аксессуаров вроде колючей проволоки, которая будет означать немедленный срыв переговоров в самой одиозной для нас форме в глазах всего польского народа…
