Неудивительно, что этот бич ударил и по оперативным возможностям советской разведки, чей штат состоял из «идейно выдержанных», но часто крайне непрофессиональных, порой — просто нанятых за деньги случайных и, мягко говоря, склонных к проявлениям человеческих слабостей людей. Свидетельство тому — переписка резидента «Д. Д.» с Владивостоком. В одном из донесений явно нервничавший, ходивший по лезвию самурайского меча Ощепков выговаривал своему начальству (вероятнее всего, товарищу Бурлакову): «…для моей безопасности и спокойствия прошу предпринять следующие меры:
а) необходимо разъяснить курьеру важность возложенного на него поручения, чтобы он при высадке на берег прятал бы в потаенное место информационные материалы. Это необходимо потому, что не исключена возможность обыска не только на берегу, но и в городе. Необходимо помнить, что за высадившимися на берег членами команды японцы следуют по пятам. Об этом курьер не должен забывать;
б) объяснить курьеру, чтобы он не предавался бы вину, пока не выполнит поручения, то есть не передаст мне ваши указания и не примет, и отнесет на пароход мои документы, и не спрячет их там в надежное место;
в) курьеру, явившемуся в пьяном виде, информацию передавать не буду.
Должен сообщить, что этот вопрос у нас с вами самый больной. Никакие словесные поручения курьеру не делайте, так как по этому делу я никаких разговоров вести не буду. Курьер не должен идти сразу ко мне, а только побродив по городу, так как за высадившимися пароходными служащими по пятам следует жандарм, филер. Мне же ходить на берег и встречать моториста сейчас нельзя, так как на берегу во время прихода русского парохода всегда стоят дежурные жандармы, которые меня хорошо знают, и мое шатание по берегу, иногда допоздна, в ожидании моториста, может только навести подозрение. Вам неизвестна строгость кордона на Погибях, который обязательно обыскивает не только груз, но и возчиков»
[155].
Помимо «самого больного вопроса» Ощепкова беспокоили проблемы со своеобразным пониманием конспирации во Владивостоке (как мы позже узнаем, волновался он не зря). Секретные материалы он получал и передавал в металлической коробке из-под конфет, оборудованной вторым дном. Этого было недостаточно для того, чтобы обмануть бдительность японской контрразведки и полиции, а потому резидент взывал к Аркадию: «…все исходящие от меня документы буду писать на тонкой бумаге, на которой я сейчас пишу. Оригиналы добытых документов будут упаковываться в коробки, крышки которых я буду запаивать. Затем коробку буду обшивать черной материей и ставить на ней свою сургучную печать “Д. Д.”. Никаких надписей делать не буду. Все мои документы буду подписывать “Д. Д.”, но только через черную копировальную бумагу… Я надеюсь, что все исходящие от меня бумаги строго содержатся вами в полном секрете и при неблагоприятных политических переменах они будут уничтожены в первую очередь…»
[156]
Сменовеховство Ощепкова выглянуло в этом донесении во всей красе: получалось, что резидент «Д. Д.» вполне себе допускал возможность неблагоприятных для красных политических перемен и совсем не скрывал этого. Причем, в отличие от Троцкого и Сталина, допускавших временное «утверждение» белых на Сахалине от неуверенности в своих силах, Ощепков не мог обладать такой же полнотой информации и не имел права высказать свое мнение на политические темы в служебной переписке. Это было весьма рискованно, и хотя вряд ли Бурлаков пропустил оговорку резидента на Северном Сахалине, но, надо ему отдать должное, нам неизвестна критика «Д. Д.» из уст Аркадия. Наоборот, он понимал, безусловно, что Василий Сергеевич хоть и сменовеховец-попутчик, но попутчик честный, преданный и, что на тот момент было особенно важно, высокопрофессиональный. К тому же, глядя на неизбежные победы Советов, Ощепков обязательно должен был «перековаться», стать своим. Поэтому Бурлаков старался помогать Ощепкову как мог, хотя уровень непонимания между Центром и резидентом (который, углубляясь, спустя еще полтора десятка лет особенно ярко проявит себя в отношениях между Зорге и Москвой) кажется сегодня фантастическим. Пример тому «инцидент с Буриковым».
По сведениям Лукашева, в какой-то момент у Василия Сергеевича возник конфликт с неким «гражданином Буриковым». Кто это был, до сих пор неясно, но нервов таинственный персонаж потрепал нашему резиденту немало. Причиной конфликта стало давно уже замеченное стремление Василия Сергеевича активно работать и зарабатывать. Очевидно, что довольствия резидента на жизнь ему не хватало, тем более что расходы на приобретение киноаппарата и дополнительного оборудования, в том числе для разведывательных нужд, несла не Красная армия, а лично Ощепков. Что касается доходов, то, с учетом необходимости проведения бесплатных сеансов для военных и не слишком большого населения Александровска, этот «бизнес-проект» изначально был обречен на банкротство, если бы не получал дополнительной подпитки с материка в виде новых кинокартин. Поэтому Ощепков устроился (вероятно, переводчиком, но кем точно — неизвестно) в местную контору «Доброфлота» — компании, которой, напомню, принадлежали суда, совершающие регулярные рейсы на Дальнем Востоке, и которая когда-то доставила сюда будущих родителей Василия. Помимо получения дополнительного заработка, теперь он мог встречать пароходы на законном основании, не вызывая лишних подозрений у японской полиции. Зато он навлек на себя подозрение Бурикова, который имел какое-то отношение к «Доброфлоту» и то ли претендовал на место Ощепкова, то ли просто завидовал. Буриков развил бешеную деятельность по компрометации Василия Сергеевича, писал на него жалобы, распространял клевету, привлекал к нему всяческое внимание и даже следил за ним, надеясь уличить в недостатке радения на службе в «Доброфлоте». Резидент был вынужден жаловаться в Центр, ибо Буриков вот-вот мог сделать то, что оказалось неподвластно японской полиции: расшифровать резидента «Д. Д.»: «Гражданин Буриков совершенно изжил меня… С японцами здесь я справлюсь скорее, чем с русскими языками»
[157].
Мы не знаем, что именно произошло потом, но жалоба Ощепкова возымела эффект. В какой-то момент упоминания о Бурикове исчезли из донесений резидента. Можно пофантазировать на тему того, как нашему герою удалось заставить кляузника навсегда умолкнуть — например, с помощью отточенного приема из арсенала секретного уровня дзюдо и броска в свинцовые воды Татарского пролива, но очевидно, Бурлаков и его люди нашли менее кровожадный способ заставить гражданина Бурикова замолчать, предложив ему, например, хорошую должность во Владивостоке.
Помимо пьяниц-курьеров, отсутствия должной конспирации и кляузника Бурикова существовали и другие проблемы, преследовавшие Ощепкова во время службы в советской разведке. В первую очередь, как мы уже видели, это была нехватка финансирования. Деньги на оперативные нужды он получал нерегулярно и с большой задержкой. Отчеты же в целесообразном расходовании от него требовали по всей форме, заставляя заодно переводить расходные документы, в том числе счета, с японского на русский язык. В запаянных контейнерах часть места была отведена не секретным данным о японской армии, как может думать об этом дилетант-романтик, так представляющий себе службу в военной разведке, а бухгалтерской документации и авансовым отчетам о расходах резидента
[158].
