Спиридонов, когда-то первым в Москве организовавший соревновательные схватки по джиу-джицу, к тому времени совсем отошел от этой деятельности и продолжал секретить свой «САМ», но общение между борцами разных стилей не прекращалось никогда. По воспоминаниям А. А. Будзинского, динамовцы иногда приходили на тренировки в «Авиахим», одетые в форму сотрудников госбезопасности, снимали сапоги и прямо в галифе и гимнастерках выходили на ковер. За характерный запах, издаваемый их прокуренной формой, ощепковцы звали их «махорочниками», но в целом общение с коллегами на рабочем уровне складывалось ровно.
На исходе 1936 года, несмотря на сопротивление Спиридонова, система Ощепкова вышла на всесоюзный уровень. 11 октября была создана специальная секция дзюудо во вновь образованном Всесоюзном комитете по делам физической культуры и спорта при Совнаркоме Союза ССР.
Возглавил организацию с бесконечным названием сам Василий Сергеевич, заместителем председателя выбрали Галковского, секретарем — Сидорова, еще четверо учеников Ощепкова стали членами секции
[322].
Одним из них был динамовец, мастер спорта по стрельбе, снайпер и автор нескольких специальных учебников Федор Иванович Жамков. Он относился не к тем ученикам Спиридонова, которые ушли от него к Ощепкову, а наоборот. Учился у Василия Сергеевича еще во Владивостоке, поднимался по карьерной лестнице в Приморье и оттуда был переведен в Москву. Там, неожиданно для своих друзей, занял должность начальника оборонно-спортивного отделения ЦС «Динамо» — того самого отдела, который курировал в том числе и работу секции самозащиты. Позже, во второй половине 1938 года, Жамков решительно, но аккуратно «выдавил» оттуда Спиридонова, находившегося уже в предпенсионном возрасте, подобрав для него должность преподавателя рукопашного боя в одной из частей НКВД. Была ли это месть? Каждый может ответить на этот вопрос по-своему, но Жамков, тесно контактировавший по роду службы и с динамовцами, и с ощепковцами, имел все возможности для сравнения систем. Да, он принял на себя ответственность, которую, безусловно, правильнее было бы возложить на специальную комиссию, но что делать, если эта комиссия год за годом не могла собраться или, собравшись, не могла дождаться выхода на ковер Спиридонова или его учеников? В таком случае и в спорте ведь присваивают победу тому, кто готов сражаться, драться, отстаивать свою правоту. Отказавшийся от поединка получает «баранку»…
Спустя много лет, когда уже ни Ощепкова, ни Спиридонова не было в живых, а борьба самбо набирала после войны необыкновенную популярность, именно Федор Иванович Жамков встретился с начинающим историком борьбы и журналистом Михаилом Лукашевым. Тот был убежденным сторонником версии о происхождении самбо, где основоположником значился Анатолий Харлампиев, но пытался разобраться, какую роль в создании борьбы сыграл Спиридонов. Журналист разыскал ветерана, чтобы услышать от него рассказ, как думал Михаил Николаевич, о выдающемся мастере и пропагандисте Викторе Спиридонове, по отношению к которому молодой историк борьбы был настроен тогда весьма романтически (и потом исполнил свою мечту, написав правдивую книгу о Спиридонове).
Однако, вместо того чтобы рассказывать Лукашеву о Викторе Афанасьевиче как об истинном создателе борьбы самбо, Жамков назвал совсем другое имя: Василия Сергеевича Ощепкова, тем самым определив всю дальнейшую судьбу Михаила Николаевича, магистральный путь изучения истории самбо и, косвенным образом, даже рождение той книги, которую вы держите в руках
[323].
Но это позже. А пока здоровье Ощепкова внушало все большие и большие опасения его товарищам. В 1935 году, когда он впервые серьезно слег, Анатолий Харлампиев, взяв с собой лучших учеников, пришел проведать учителя. Ощепков лежал в постели, был слаб и это резко контрастировало с его привычной активностью, даже с физическими параметрами: ведь это всегда особенно странно, когда болеет не только не старый еще человек, но и крупный, физически сильный спортсмен, от которого никак не ждешь слабости, доходящей до беспомощности.
Василий Сергеевич был рад приходу Харлампиева, пообщался с учениками, а к Андрею Будзинскому, которого особо приметил по тренировкам в «Авиахиме», имел отдельный разговор. Зная, что этот парень не только отличный, перспективный спортсмен (в 1939 и 1940 годах Будзинский станет первым чемпионом Советского Союза по «вольной борьбе советского стиля», то есть, де-факто, по самбо), но и талантливый художник, Ощепков попросил его об одолжении. Василий Сергеевич начал готовить книгу с изложением своей системы и предложил Будзинскому оформить для нее обложку. В качестве пищи для вдохновения Ощепков подарил Андрею вырезанный из японской книги снимок с изображением броска «катагурума», или «мельницы». По мысли автора, нечто похожее должно было украсить и обложку его новой книги. Польщенный Будзинский, известный, помимо всего прочего, и мастерским выполнением «мельницы», всю жизнь хранил подаренный учителем снимок, завещав его сыну
[324]. Вот только художественные навыки Андрея Александровича Будзинского тогда не пригодились. Книгу Василий Сергеевич выпустить не успел. Да и слишком многое в ней пришлось бы переписывать в условиях меняющейся международной обстановки, ибо в 1932–1933 годах у Советского Союза появился новый главный противник — Япония.
1930-е годы смело можно назвать неистовыми по уровню накала борьбы за территории, борьбы, приведшей в итоге ко Второй мировой войне. Польша, Великобритания, Франция, Германия, Америка и, конечно, СССР с Японией — все они готовы были впиться друг другу в горло, заново расчерчивая карту мира. Разница была только в том, что кто-то делал это менее заметно, как, например, Соединенные Штаты, а кто-то не особенно скрывал своих имперских устремлений. К числу последних относилась и Япония. Захватив в 1932 году Маньчжурию — северо-восточную часть Китая, японская армия подошла вплотную к границам СССР. Одновременно советская разведка получила исчерпывающие сведения о намерениях Японии спровоцировать войну с Советским Союзом. В качестве предупреждающего удара, сорвавшего провокацию, Кремлем были организованы вбросы в советскую прессу, прежде всего в газету «Известия», секретной информации, раскрывающей планы японских военных. Операция удалась, но имела далекоидущие последствия. Развернувшиеся в результате этих публикаций несколько волн повальной японофобии захлестнули многие тысячи ни в чем не повинных людей, в первую очередь имевших хоть какое-нибудь отношение к Японии.
В апреле 1934 года Ощепков неосторожно написал, обращаясь к руководству ВСФК:
«Дзюудо — это система физического развития, сложившаяся в Японии более 50 лет тому назад, представляет как бы квинтэссенцию из весьма разнообразных и многочисленных систем самозащиты, каковыми были дзюу-дзюцу, тэнзинсиньорю, киторю и другие… Современную систему дзюудо я изучил в Японии в Центральном Институте Кодокан-дзюудо в Токио, который закончил в 1913 г. в звании мастера 2-й ступени, пробыв в названном институте около пяти лет. В подтверждение сказанного имею надлежащие документы. На поприще преподавателя и пропагандиста дзюудо я работаю 14 лет. Владея японским и английским языками, я все время слежу за развитием системы дзюудо, как в Японии, так и в Европе и Америке, используя все, что встречается в литературе нового о методах этой системы, ее технике, тактике, а также обогащения ее новыми приемами…»
