В июле повторно пришли за Николаем Петровичем Мацокиным. После освобождения в 1934 году он уволился из разведки и занимался наукой. Получил квартиру напротив Матросской Тишины, каждую ночь слышал, как с лязгом открываются и закрываются ворота, впуская очередную порцию обреченных. Стараясь выглядеть как можно более лояльным власти, со всей силой своей энергичной натуры набрасывался в печати и на собраниях на коллег, недостаточно, по его мнению, преданных делу коммунизма. Не помогло. Мацокина расстреляли 10 октября в Москве.
В начале августа вышел очередной, 14-й номер журнала «Спутник агитатора» с разгромной статьей одного из самых речистых воинствующих безбожников Союза ССР Бориса Кандидова. Статья называлась «Церковные шпионы японского империализма». Четыре страницы убористого текста были посвящены разоблачению связи Японской православной церкви с врагами советской власти, Советского государства. Многое в этой статье правда, многое — ложь. Разбирать, где что, в 1937 году никто не собирался. Упоминалась в ней и Токийская православная духовная семинария, в которой учился Василий Сергеевич и о которой еще в 1917 году посольский священник Петр Булгаков писал: «…школа в Токио, носящая название “православная духовная семинария”, в свое время издала руководство для разведчиков-японцев с целью помочь делу допроса русских»
[330]. Правда, «товарищ Кандидов» был не в курсе, что в семинарии учились русские подростки, а потому обрушился только на японских ее выпускников: «Воспитанники Суругадайской семинарии, получившие образование за счет миссии… командируются переводчиками в японские полки, находящиеся в Сибири, где благодаря недурному знанию русского языка оказывают немалую услугу по изучению столь интересующего японцев материка. <…>…услуги, которые японские церковники оказывали оккупационной армии, выражались не только в “изучении материка”, но также в самой разнообразной шпионской деятельности и содействии войскам. Благодаря знанию русского языка и своему церковному званию японские православные попы устанавливали нужные связи, собирали шпионские сведения, активно участвовали в борьбе с партизанским движением, помогали японским генералам… “Религиозная программа” японской разведки встречала и встречает поддержку со стороны ряда церковников и сектантов, мечтающих о свержении Советской власти и реставрации капитализма. Через своих агентов японская военщина много раз оказывала материальную поддержку религиозным организациям, которые она совершенно правильно считает одним из надежнейших орудий реакции и контрреволюции…»
В ночь с 15 на 16 августа арестованного Романа Кима спросили об Ощепкове. Сломленный пятью месяцами допросов, он признался, что был знаком с Ощепковым с 1929 года «на базе джиу-джицу», но последние пару лет с ним не встречался — некогда было. Когда потребовали «признаться», что Ощепков и Юркевич японские разведчики (значит, уже вели их, ждали!), Ким, безуспешно пытавшийся в тюрьме покончить с собой, чтобы прекратить мучения, подтвердил и это
[331]. Сразу скажем, что никакого прямого влияния на судьбу Василия Сергеевича и Трофима Степановича слова арестованного контрразведчика не оказали или, во всяком случае, не успели оказать. Но вопрос о том, почему, откуда, из каких документов на следствии Кима вообще всплыла фамилия Ощепкова, остается открытым — ответа на него нет, как нет пока ответа на вопрос, упоминался ли Ощепков в допросах других людей. Для того чтобы узнать это, надо «перелопатить» дела арестованных «харбинцев», а их много. Очень много — не один десяток тысяч.
20 сентября нарком внутренних дел Николай Ежов подписал оперативный приказ № 00593. Вот его краткое содержание (полный текст легко можно найти в Интернете)
[332]:
«Органами НКВД учтено до 25.000 человек, так называемых “харбинцев”…
Учетные агентурно-оперативные материалы показывают, что выехавшие в СССР харбинцы в подавляющем большинстве состоят из бывших белых офицеров, полицейских, жандармов, участников различных эмигрантских шпионско-фашистских организаций и т. п. В подавляющем большинстве они являются агентурой японской разведки, которая на протяжении ряда лет направляла их в Советский Союз для террористической, диверсионной и шпионской деятельности…
ПРИКАЗЫВАЮ:
1. С 1-го октября 1937 г. приступить к широкой операции по ликвидации диверсионно-шпионских и террористических кадров харбинцев на транспорте и в промышленности.
2. Аресту подлежат все харбинцы:
а) изобличенные и подозреваемые в террористической, диверсионной, шпионской и вредительской деятельности;
б) бывшие белые, реэмигранты, как эмигрировавшие в годы гражданской войны, так и военнослужащие разных белых формирований…
е) служившие в китайской полиции и войсках как до захвата Манчжурии японцами, так и после образования Манчжоу-Го;
ж) служившие в иностранных фирмах, прежде всего японских, а также белогвардейских (фирма ЧУРИНА и друг.)…
3. Аресты произвести в две очереди:
а) в первую очередь, арестовать всех харбинцев, работающих в НКВД, служащих в Красной армии, на железнодорожном и водном транспорте, в гражданском и воздушном флоте, на военных заводах, в оборонных цехах всех других заводов, в электросиловом хозяйстве всех промпредприятий, на газовых и нефтеперегонных заводах, в химической промышленности;
б) во вторую очередь — всех остальных харбинцев, работающих в советских учреждениях, совхозах, колхозах и проч….
5. Следствие по делам арестованных харбинцев развернуть с таким расчетом, чтобы в кратчайший срок полностью разоблачить всех участников диверсионно-шпионских и террористических организаций и групп.
Выявляемую в процессе следствия харбинцев новую сеть шпионов, вредителей и диверсантов — НЕМЕДЛЕННО АРЕСТОВЫВАТЬ.
6. Всех арестованных харбинцев разбить на две категории:
а) к первой категории — отнести всех харбинцев, изобличенных в диверсионно-шпионской, террористической, вредительской и антисоветской деятельности, которые подлежат расстрелу…
8. После утверждения списков НКВД СССР и прокурором Союза приговор приводить в исполнение — НЕМЕДЛЕННО…
11. Операцию закончить к 25 декабря 1937 года.
12. В отношении семей репрессируемых харбинцев руководствоваться моим приказом № 00486 от 15 августа 1937 года…»
Правомерно ли было применить этот приказ к Ощепкову (дикость самой идеи уничтожения людей по географическому признаку мы не обсуждаем)? Судите сами. Василий Сергеевич был мобилизован Колчаком. Служил в японской армии. Хотя в приказе речь шла о китайской, причастность к службе в японской для НКВД была еще лучше: во вражеской аж с 1904 года армии служить мог только предатель — однозначно. Ощепков формально был реэмигрант, так как в 1926 году впервые получал советский паспорт, числясь с 1923 года гражданином Японии (да, это понадобилось для прикрытия при выезде в командировку с разведывательной целью, но для следствия это никакого значения не имело). Работал он и в японской фирме, а до революции и вовсе был сотрудником царской контрразведки — жандармом в категориях, которыми мыслили в НКВД образца 1937 года. Стоит заметить, что мыслили широко: органы ОГПУ — НКВД публиковали совершенно секретные (гриф «Хранить наравне с шифром»!) «Списки контрразведчиков, милиции, официальных чинов министерства внутренних дел белых правительств», в который попадали и разведчики, и провокаторы, и даже агенты ВЧК. Ни Ощепкова, ни других героев этой книги в известном автору рассекреченном справочнике нет, но зато среди 3491 человека, перечисленных на 234 страницах, оказался Алексей Луцкий — бывший начальник Василия Сергеевича по харбинской контрразведке, работавший на большевиков, казненный белоказаками и японцами в апреле 1920 года вместе с Сергеем Лазо и Всеволодом Симбирцевым во Владивостоке
[333]. Наконец, Василий Сергеевич был военнослужащим Красной армии, а затем преподавал в вузе, имеющем оборонное значение, был бывшим белым офицером, которые находились на особом негласном учете, а значит, подлежал изъятию из жизни в первую очередь.
