Вечером в воскресенье, 10 октября 1937 года, в 18 часов 55 минут, за пять минут до начала спектакля «Дни Турбиных», билеты на который пропали навсегда, Василий Сергеевич Ощепков умер.
Его смерть до сих пор вызывает массу вопросов как у поклонников Мастера, так и у оппонентов. Всех их можно понять: не зная реальной биографии Василия Сергеевича, а питаясь исключительно мифом о Василии Великолепном, они не могут себе позволить поверить в то, что такой человек — махина, настоящий былинный герой, умер от какого-то удушья в переполненной тюремной камере. Их версия о том, что произошло в первую неделю октября в Бутырке, так же прямолинейна и не соответствует реальности, как легенда о ученике Николая Японского, ставшем по его «благословению» православным ниндзя — создателем самбо, и так же оторвана от жизни.
С точки зрения этих людей, Василий Ощепков мог погибнуть только одним образом: «дать последний бой палачам и мучителям и сложить свою голову в неравном бою». «Он им показал кузькину мать! — убежденно говорил мне один фанат. — Чекисты скрывают правду, потому что им до сих пор стыдно: один самбист разметал всю охрану Бутырской тюрьмы, прежде чем его удалось застрелить! На Лубянке о нем и сейчас рассказывают легенды!» Другой, столь же эмоциональный и уверенный в правоте своих слов энтузиаст в октябре 2011 года рассказывал слушателям конференции по боевым искусствам, как от своего деда, кавалериста армии Буденного (!), слышал, что Ощепков, сидевший в одиночной камере, как особо опасный преступник, способный поднять в тюрьме мятеж, обезоружил конвойного, который пришел за ним, и отстреливался до последнего, пока не подкатили пулемет… Но… все это лишь легенды.
В Бутырской тюрьме Ощепкова поместили в 46-ю камеру 7-го коридора
[337]. Попавший сюда на рубеже 1940— 1950-х, Солженицын писал об 11 часах приемных процедур (просто постойте в очереди 11 часов — попробуйте. А ведь вас не арестовывали!) и о камере, рассчитанной на 25 человек, в которую «было натолкано не чрезмерно, человек 80»
[338]. Но это после войны, когда условия в Бутырке считались почти комфортными. За полтора десятилетия до этого все было намного хуже, жестче, и солженицынское «не чрезмерно» не случайно. Почитайте воспоминания бывших политзаключенных о том, что такое Бутырка в 1930-х. Эти бесценные мемуары немногочисленны (кому охота вспоминать ужас?), но они есть. Вот что писал тоже бывший разведчик Дмитрий Александрович Быстролетов-Толстой, попавший сюда в 1938-м:
«Камера длинная, с двумя окнами на другом конце. Решетки, двойные грязные стекла и высокие железные козырьки почти не пропускают дневного света. Под потолком тускло краснеют электрические лампочки. Направо и налево — деревянные нары, на которых плотными рядами спят люди, головами к проходу, ногами к стенам, лицами к дырочке в двери — глазку или очку, через которую надзиратель наблюдает за спящими. Обе руки у всех положены сверху, поверх пальто или одеял. Такие же, как у меня, домашние наволочки, набитые вещами, заменяют подушку. Кое-кто лежит на грязных измятых пальто, большинство прикрывается ими. В проходе стоит длинный, чисто выскобленный стол, на нем кружки и чайник. Под столом и скамьями, прямо на кафельном полу, спят люди, их в камере человек семьдесят. Прямо у входа, справа — две высокие железные бочки, покрытые крышками. Это — параши, так называют в тюрьмах бочки для мочи. Увидев их, я вдруг замечаю, что задыхаюсь. Воздуха нет, жаркий смрад кажется клейким, он похож на бурый пар…»
[339]
А вот жена «изменника родины» Антонина Лаврентьева:
«Когда я вспоминаю о Бутырках, в первую очередь всплывает в памяти такой эпизод. Примерно через неделю или две заключенных женщин повели в тюремную баню. Пока мы там находились, в нашей камере шел обыск — так называемая “сухая баня”. Когда вернулись, увидели, что все наши постели и жалкие вещи перевернуты и проверены до швов. А в самой бане, как только за нами закрыли двери и замкнули их на ключ, мы обнаружили, что вместо горячей воды из кранов шел сухой пар, а холодной воды не оказалось. Баня так переполнилась паром, что дышать стало нечем. Мы стали задыхаться, стучать в дверь, просить о помощи, но никто не откликался. Тогда я и Соня Меламуд (мы были моложе других) стали подтягивать задыхающихся женщин к замочной скважине, чтобы они могли подышать воздухом. Вскоре, потеряв сознание, мы все лежали как бревна на полу. Когда пришли надзиратели, нас стали обильно поливать холодной водой и вытаскивать за ноги в коридор. Когда мы очнулись, нам сказали: “Попробуйте только пожаловаться, нам ничего не будет, а вам несдобровать”. Долго мы не могли прийти в себя: болела голова, у некоторых началась рвота. Мы лежали как трупы.
В тюрьме я просидела около трех месяцев, за это время мне не предъявили никаких обвинений»
[340].
Найдите и почитайте эти и другие воспоминания о том, как люди стояли в камерах плечом к плечу, потому что сесть не было возможности, и так же, стоя, держали плечами умерших, потому что тем некуда было упасть. Стояли в камерах, где не хватало не просто свежего, а никакого воздуха, и от удушья умирали и совершенно здоровые люди, а не то что больной стенокардией стокилограммовый великан, которому сил на борьбу за жизнь требовалось в разы больше, чем многим из остальных, а взять их было негде. Убивала духота, убивало, сдавливало сердце чувство бессилия, понимание, что с тобой, вчера еще таким большим и сильным, могут сделать все что угодно и вряд ли получится сопротивляться и даже умереть достойно, скорее всего, не удастся.
У смертельно больного Василия Ощепкова не было сил сражаться против тюремщиков, потому что не осталось их даже на борьбу за себя. Вся его жизнь была — борьба, а вот теперь — сил не хватило. И лишь в одном любители былин безусловно правы: Василий Ощепков не умер, а был убит в тюрьме. Нет, он был убит не на допросе, дело до этого не дошло — некогда было, следователи тогда, осенью — зимой 1937/38 года, оказались завалены работой так, что не успевали руки от крови отмывать, и даже первого допроса жертвам приходилось порой ждать неделями. Его убили, уже просто арестовав, изъяв из жизни. Не гражданской, а просто — из жизни. Убили, оклеветав, взяв ни за что, ибо никаким шпионом он, конечно, не был, а был настоящим русским патриотом и очень больным человеком, не выходившим на улицу без нитроглицерина. В камеры Бутырского замка с таблетками не запускали…
11 октября дежурный врач тюрьмы Миляева отстучала на пишущей машинке акт о том, что «3/Х — с. г. арест. ОЩЕПКОВ В. С. был… на приеме, причем установлено заболевание сердца и сосудов (грудная жаба). ОЩЕПКОВУ было назначено соответствующее лечение. Можно предположить, что смерть ОЩЕПКОВА В. С. наступила во время приступа грудной жабы».
