— Но почему? Вы не хотите быть собой? Ты же сам сказал, что человек — это его память, — возразила Айрин.
— А так же я сказал тебе, что от этой памяти больно, — напомнил Таенн. — Могу объяснить, почему. Проходить сквозь стены, летать на рыбах, перемещаться, куда вздумается, создавать любые предметы из ничего, умничать с обычными людьми, знать про них всё, или почти всё, быть пророком, проводником, наставником, учителем — это, конечно, очень круто и здорово. Знать про то, что Берег бесконечен, и что ты будешь вечно тут жив, здоров, весел, и тебе даже будет интересно — тоже неплохо. Но это никогда не заменит нам то, что мы потеряли.
— А что вы потеряли, Таенн?..
— Ты сама произнесла слово «Контроль», помнишь? Знаешь, что такое Берег — в принципе? Если упростить, то Берег — это бесконечное, замкнутое само на себе статическое пространство, перевалочная база между множеством миров. Под одной из версий Берег является побочным продуктом действий… как раз Контроля. Любого Контроля, именно поэтому Берег универсален. К сожалению, что-то в какой-то момент пошло не совсем так, как должно было, и… — Таенн запнулся. — Если Контролирующий погибает во время работы, он почему-то оказывается здесь.
— А если не во время? — Айрин не очень понимала, о чем он говорит, но чувствовала, что это очень важно. Пусть скажет сначала, уточнить можно будет потом.
— Если не во время — то не оказывается. Здесь только те, кто погиб в Сети. Сеть, чтобы тебе было понятнее, это ментально-энергетическое построение, система, в которой взаимодействуют между собой все без исключения обитаемые миры.
— Что-то знакомое, — Айрин задумалась. — Не знаю, откуда я это помню, но помню.
— Кстати, сюда попадают не все, — продолжил Таенн. — Если что-то идет уже совсем не так, часть таких же неудачников, как я, оказываются на Терре-ноль.
— Первый раз слышу, — покачала головой Айрин.
— Немудрено. Это, ни много, ни мало, нулевая точка в пространстве, которая, как многим кажется, даже не имеет физических координат. Хотя их вроде бы кто-то ищет.
[10] Сам я там, конечно, не был, но знаю, что туда иногда выходят и аудиалы, и визуалы. Большая часть из них гибнет почти сразу после выхода.
— Ужас какой, — поежилась Айрин. — Таенн, это всё действительно как-то уж очень грустно и безнадежно. Похоже на какой-то водоворот, из которого нельзя выплыть.
— Да, похоже, — согласился Таенн. — Мне кажется, что когда-то Берег был другим. Он тоже был перевалочной базой, но не закрытой, не замкнутой. Его можно было покинуть… по крайней мере, таким, как мы… по собственной воле. Понимаешь?
Айрин вздохнула, покивала.
— Прости меня, пожалуйста, — попросила она. — Я больше не буду спрашивать. Я поступила, как последняя эгоистка, Таенн. Пойдем лучше, посмотрим на спящих. Кем бы они ни были, сейчас им плохо, и я волнуюсь. Ты, кажется, тоже.
— Пойдем, — согласился Таенн. — Девочка, я расскажу. Обязательно, обещаю. Просто мне надо подумать, что именно лучше тебе рассказать — чтобы это было интересно, по делу, и при этом понятно и доступно. А пока запомни только одно: они очень хорошие. Просто очень хорошие, смелые, и славные ребята. Были, есть, и, надеюсь, будут.
* * *
— Давайте вместе, аккруратненько… на бок. Таенн, что ты делаешь? Не на грудь, а на бок, я сказал! Айрин, подложи под ногу две подушки. Повыше, ага. Зря ты волновалась, говорил же, работают с ними. И хорошо работают. Вот эти дырочки на ноге видишь?
— Вижу. А что это такое?
— Это дренаж, — объяснил Орес. — Чтобы не было отека. Нормально, грамотно прооперировали, температуры нет, отека нет, да ничего криминального нет. Скоро бегать будет. В общем, вы поняли, да? Каждые два-три часа менять положение тела. Никто не знает, может ли действие с проекцией повлиять на оригинал, но чем черт не шутит. Я вообще люблю эксперименты, — оживился он. — Гар, ты парашюты взял?
— А зачем вам парашюты? — удивилась Айрин.
— Хотим сократить обратную дорогу, — объяснил Гар. — Заодно и повеселимся.
— Ребята там еще стрелялок набрали, — добавил Таенн, который, кажется, уже открыто завидовал тем, кто отправляется в экспедицию.
— Ружья, что ли? — недоверчиво спросила Айрин.
— Круче, — тряхнул волосами Гар. — Импульсники, лучевики, плазмоганы — Полосатый расстарался.
— Но зачем вам оружие в горах? — удивилась Айрин.
— А вдруг большой политик попадется? — хмыкнул Гар.
— А что не так с политиками? — поинтересовалась Айрин.
— О, это надо видеть, — Орес покачал головой. — Когда уровня какого-нибудь конклава планет на сто… ммм… там такой клубок получается, что любо-дорого. Жаль только, держатся они недолго. Час, два. Но по змеям пострелять — это же круто! А змей там завались.
— Совершенно ничего не понимаю, — вздохнула Айрин.
— Вот поправятся твои болезные, смотаемся в горы, и всё сама увидишь, — пообещал Орес.
— А как же Черные?
— Отгоним. Делов-то. Всё, мы пошли, а вы сидите, следите.
— Да уж куда мы денемся, — проворчал Таенн.
— Слушай, сходи с ними, — вдруг решилась Айрин. — Когда вы вернетесь? — спросила она Гара.
— Утром. Или в первой половине дня, — ответил тот. — Таенн, она права. Давай с нами. А то на твою грустную рожу смотреть противно.
— Ты тут справишься? — спросил Таенн.
— Справлюсь. Иди, ради всего святого, — попросила Айрин. — Полосатый! Эй! Дай ему какой-нибудь рюкзак и парашют, — попросила она.
* * *
Проводив Таенна и компанию, Айрин снова поднялась наверх. Шилд сейчас сидел в комнате рыжеволосого, на вошедшую Айрин он посмотрел с укоризной.
— Извини, милый, я вернулась, и больше не уйду надолго, — пообещала Айрин. — Тут всё в порядке?
Кот коротко мяукнул.
— Сейчас второго проведаю, и потом поменяемся, — предложила Айрин коту. — Давай по очереди, раз уж Таенн ушел.
Она прошла в комнату черноволосого спящего. Постояла немного на пороге, что-то прикидывая про себя.
— Так, рыжего мы уже перевернули, — произнесла она в пространство. — Значит, и тебя надо перевернуть. Не знаю, как тебя зовут, но если я сделаю что-то не так — извини. Я не нарочно.
Надо сказать, что до вчерашнего дня Айрин к спящим старалась без особой нужды не прикасаться. Максимум, что она позволяла себе — это, набрасывая одеяло, или поправляя подушку, едва дотронуться, якобы случайно. Она стеснялась. И боялась. И каждый раз удивлялась — и теплой, совершенно живой коже, и мягким волосам, и даже слабому приятному запаху, ни на что не похожему, но безумно знакомому. Ну не может быть, чтобы их тут совсем не было, думала она порой. Они ведь живые. Вот они, здесь. Их можно почувствовать, к ним можно прикоснуться.
