И в третий раз кинул Кухулин копье в поэта, и Лугайд взял его и метнул обратно, и оно поразило Кухулина, и внутренности его выпали в колесницу, и второй конь, Черный из Волшебной страны, вырвался и покинул его.
«Желал бы я добраться до озера, чтобы напиться из него», – сказал Кухулин, зная, что конец близок, и враги позволили ему сделать это, с условием, что он вернется. Он подобрал свои внутренности и отправился к озеру, и напился, и выкупался, и возвратился на берег, чтобы умереть. Неподалеку, чуть к западу от озера, стоял высокий камень, и герой подошел и привязал себя к нему поясом, чтобы умереть стоя, а не лежа; и кровь ручейком потекла в озеро, а из воды вышла выдра и слизала ее. Враги собрались вокруг него, но боялись подойти, пока жизнь еще теплилась в теле героя, и сияние не покидало его чела. Тут примчался Серый из Махи и стал защищать его, кусаясь и лягаясь.
А потом прилетела ворона и уселась на его плече.
Когда Лугайд увидел это, он подошел ближе, приподнял Кухулину волосы с одной стороны и срубил ему голову; но тут из руки мертвого выпал меч и при падении отрубил руку Лугайду. В отместку воины отрезали руку Кухулину и похоронили его голову и руку к югу от Тары и возвели на этом месте курган. Но Конал Победоносный, спешивший на помощь другу, повстречал по пути истекающего кровью Серого из Махи, и вместе они пришли на берег озера и увидели там Кухулина, обезглавленного, привязанного к камню, и конь подошел и положил голову ему на грудь. Конал же направился на юг, горя жаждой мщения, и настиг Лугайда у реки Лиффи, и поскольку у того была лишь одна рука, Конал занес одну руку за спину и привязал; и они долго бились, но никто не мог одолеть другого. Тогда конь Конала, Красная Роса, подскочил и вырвал кусок плоти из бока Лугайда; и Конал убил своего противника, взял его голову и вернулся в Эмайн-Маху. Но без победных кликов они возвращались, ибо Кухулина, Пса Улада, не было больше.
Как было найдено «Похищение Быка из Куальнге»
По традиции «Похищение» приписывается не кому иному, как Фергусу Мак Ройху, но считается, что эта сага надолго была забыта. Говорят, что ее записали огамическими письменами на деревянных планках, которые один бард взял с собой в Италию, где они и остались.
О том, как было найдено «Похищение быка», повествует немало легенд, которые сэр Фергюсон в своих «Песнях западных гаэлов» объединил в поэме столь завораживающей, столь глубоко раскрывающей дух кельтского мифа, что я отважусь привести здесь значительную выдержку из нее. Говорят, что однажды на пиру верховный король Ирландии Гуайре упрекнул поэта Сенхана Торпеста за то, что тот не может полностью рассказать самое знаменитое из ирландских преданий. Поэт был уязвлен до глубины души и захотел обрести потерянное сокровище. Он обошел всю Эрин и всю Альбу, но смог собрать лишь отдельные фрагменты. Тогда он попытался вызвать с помощью разных колдовских средств дух Фергуса, чтобы тот сам поведал ему эту сагу, и готов был заплатить за это собственной жизнью, ибо такова, очевидно, была цена за содействие умерших, – но никто не мог найти могилу Фергуса, скрытую, по-видимому, особыми чарами. Наконец Сенхан послал своих сыновей – Эмина и старшего Муиргена – в Италию, чтобы те попытались выяснить там судьбу деревянной книги. Братья отправились в путь. По дороге они случайно находят могилу Фергуса, и Муирген обещает отдать свою жизнь, забыть родных, друзей и возлюбленную в обмен на предание о Похищении быка. Но Фергус сначала не отзывается.
Он недвижим. Что же, Фергус, дети, женская любовь,
Вековечные стремленья, что людей волнуют кровь,
Не нужны тебе, ведь глубже тайны мертвым здесь открыты…
Для любви не встал – хотя бы песню не проспи ты!
Первым рифмой съединил ты жизни радость и печали,
Саги о любви и войнах в той поэме прозвучали,
Но утрачено величье, и в преддверье тяжких дней
Жизнь ирландцев ты украсишь только песнею своей.
Фергус встал; туман поднялся, сумрак молнией сверкнул.
Сделал шаг – зеленый плащ полой плеснул.
Так темна была та туча, что сгустилась вкруг него,
Что Эмин увидел только дым и больше ничего.
Верный брат пытался трижды мрачный сумрак превозмочь,
Но туман не расступался, трижды гнал Эмина прочь.
Наконец разнесся голос от земли до облаков —
Ночь прислушалась, раскинув синий звездный свой покров.
Словно бы пастух небесный сбросил вниз овечий пух,
Греческих божеств от зависти смутился дух,
И туман блестит и вьется, а на небесах горят
Звезд сияющие очи, и внимателен их взгляд.
Вкруг певца туман сгустился, как чудовищная гроздь,
До утра глубокий голос говорил под сенью звезд,
Но, когда рассвет забрезжил и развеялся туман,
Только Муирген остался, вдохновеньем обуян:
– К Сэнхану! Отец, скорее, не упустим звездный час!
Слушай песню, что утрачена была и вновь нашлась.
– Да, героев поступь слышу я в теченье гордых слов.
Голоса звучат в чертогах славных минувших веков.
Стих внезапно обретенный Муирген трижды повторил
И затем лишь, утомленный, к верной деве поспешил.
– Богатырь в любви и сече, что так бледен и устал?
– Я любовь и жизнь саму на песню променял.
– Горе мне! Что толку в песне, коль тебя не воскресить.
– Песня радость дарит гэлам – слава вечно будет жить!
– Славой, что ли, ты мне хочешь слезы горьки утереть?
– Я исполнил долг вассала – а за это хоть на смерть.
И опять король в палатах пир накрыл, пылает жар.
Сэнхан на почетном месте, во главе стола, как встарь.
– Кубок Сэнхану! В награду дам две чаши золотых,
Если нам споешь под арфу «Похищенье» древний стих.
– Так звучите, глас и арфа! – восклицает Муирген юн.
Поклонившись властелину, дивный бард коснулся струн.
По весне река в разливе заливает дол и весь —
Так же вольно и бурливо полилась под арфу песнь.
Как потоком закрутила песнь людей со всех сторон,
Понесла, и Гуайре звукам внемлет с трепетом, пленен.
И не слышит от придворных, и не видит замка стен —
Перед ним луга и пашни, крепость в окруженье стен.
И виденье за виденьем в звучных рифмах восстает.
Даже тот, кто усмехался, с удивленьем новых ждет
Звуков – так своим искусством бард их всех околдовал,
Что сердца забились чувством, и волненьем полон зал.
Жалостью смягчились лица, в песне услыхав беду.
Но свободу принесла супруга мужу на бегу
В состязанье с колесницей; муж спасен из плена был.
Не один суровый воин не таясь слезу пролил.
Вновь челом все прояснились, взор надеждой заблистал —
Бард поет, как юн Кухулин землю под защиту взял
Против Медб с ее войсками – «Дайте силу показать
Юному вояке!» – войску приказала Медб стоять.
– Раз он жаждет смерти, что же, на его могиле
Надпись славно возгласит о доблести и силе,
Ибо не было от века славы, почести такой
Воину и человеку, как «Покойся же, герой».
– Как, храбрейших и сильнейших он разит и не устал?
Сам Фердиад, брат названый, в поединке тоже пал.
Зал с восторгом рукоплещет, не скрывая и рыданья,
Хоть сражен Фердиад, брата он целует на прощанье.
Слышите ли поступь армий? Чу! Удар прервал сей гул,
Конал, доблестью известный, так секирою махнул,
Что сгустился сумрак в зале, страх повеял над толпой
И Кухулин словно ветер в колеснице боевой.
Все внимают, но с опаской, все дивятся, но дрожат.
Короли, что входят в залу, уж давно в гробах лежат.
Любопытство отступило, разом страх на всех нашел,
Грозно тень провозгласила: «Фергус, Роя сын пришел!»
Распахнув туман, как саван, ветра ледяной порыв
В залу с Фергусом ворвался, ужас в душах поселив.
– О арфист! Проворны пальцы ты на струнах задержи!
Поклонись-ка властелину! – Смотрят – Муирген недвижим.
– Рядом с троном на носилках пусть покоится герой.
Ведь отныне нет владыки, кто тягался бы со мной!
Не забуду и невесту – раз погиб ее жених,
Дам в награду бедной деве я две чаши золотых.
– Горечь слезная в тех чашах! Бросьте их подальше прочь!
В океан швырните, в бездну, в непрогляднейшую ночь!
Пусть и рифы, и слова, и песни сам напев
Вместе с ними там и сгинут и не губят бедных дев.
Так случилось что преданье, вновь обретено ценой
Жизни, прозвучав однажды, чуть не сгинуло долой.
Ведь проклятье бедной девы над собой оно влачит,
Что слова в строках разъемлет, звук туманит и мрачит.
Перевод Г.М. Северской
