Классическое государство
В основе успеха народов классической античности лежало представление об общественном устройстве (????? res publica) как о некоей божественной сущности, фундаменте, на котором зиждется благополучие людей, осененном достоинствами древности, но обновляющемся с каждым поколением. Этой силе любой из людей мог служить с восторгом, зная, что, даже если преданное его служение и не будет запечатлено на скрижалях, все же плоды этого служения переживут его самого и станут частичкой славы его родного города или отечества на все будущие времена. Поэтому Сократ, когда друзья предлагали ему спастись от смертного приговора, бежав из тюрьмы, укорял их за то, что они подговаривали его нарушить законы родной страны. Ибо отечество, говорил он, каждый человек должен почитать больше отца и матери, и каждый обязан соблюдать законы, под защитой которых прожил всю свою жизнь, или же он навлечет на себя справедливый гнев их великих братьев – законов Подземного мира, по которым умерший будет отвечать за свое поведение на земле. В большей или меньшей степени, но это возвышенное представление о государстве было, по сути, религией любого грека или римлянина классической эпохи; оно и придавало политическим объединениям устойчивость, цельность и способность к развитию.
Германская верность
Германцев сплачивала другая сила, которая, смешавшись с греко-римским поклонением государству и зачастую доминируя над ним, стала основой для формирования европейских наций. Речь идет о личной преданности вождю, которая очень быстро переросла в преданность королевской династии. Это чувство, которое немцы называют Treue, коренящееся глубоко в натуре германца, как никакое другое, способно стать источником величайшего самопожертвования.
Религия кельтов
В человеческой душе все смешано, и личная преданность не была абсолютно чужда народам античности. Гражданский патриотизм, хотя и долго приживался среди германцев, в конце концов прочно утвердился в их среде. Ни то ни другое не было уж вовсе не знакомо кельтским племенам, но здесь действовала иная сила, по сравнению с которой все прочее блекло; она-то и обеспечивала единство и общность политической стратегии. Это была религия; возможно, следует даже сказать «клерикализм», принимая во внимание существование четкой религиозной догматики и жреческой касты, занимавшейся обрядовой стороной веры. Друиды, как мы уже узнали от Цезаря, чьи наблюдения подтверждают Страбон, а также сами ирландские предания
[31], представляли собой реальную верховную власть в кельтских землях. Влияние их простиралось на все области жизни, как общественной, так и частной, и хотя действенность их приговоров, как и в случае со средневековыми интердиктами католической церкви, зиждилась лишь на народных суевериях, тем не менее они могли сокрушить самый гордый дух. В этом и заключалась слабость Кельтики. Возможно, один из самых наглядных уроков истории состоит в том, что народы, которыми управляют священнослужители, чей авторитет держится силой сверхъестественного, неспособны к прогресу. Свободное, естественное развитие светских институтов, социальной жизни и культуры по определению несовместимо с такого рода властью. Какова бы ни была религия – будь то друидизм, ислам, иудаизм, христианство, фетишизм, – священство, заявляющее о своем праве решать проблемы бренного мира, данном ему некими сверхчеловеческими авторитетами, неизбежно становится врагом того критического, рационального образа мыслей, который необходим для успешного развития науки.
Проклятие Тары
Уникальное в своем роде и весьма убедительное подтверждение этой истины можно почерпнуть в древней истории кельтского мира. В VI в. н. э., примерно через сотню лет после христианской проповеди святого Патрика, в Ирландии правил Диармайд Мак Кербалл. Он был верховный король, резиденцией его служила Тара в области Мит; его номинальное главенство над королями пяти провинций и верховная законодательная власть воплощали собой первый шаг ирландского народа к национальному единству. Первым условием такого единства является формирование единого централизованного правления. Это правление олицетворял, по крайней мере в теории, верховный король. Вышло так, что один из слуг Диармайда был убит неким знатным человеком по имени Хуг Гуайре. Гуайре был братом епископа – воспитанника святого Руадана, и, когда Диармайд послал своих людей арестовать убийцу, духовные отцы спрятали преступника у себя. Однако Диармайд решился отыскать его во что бы то ни стало, обнаружил в монастыре святого Руадана и привел в Тару на суд. Тут же все священнослужители Ирландии объединились против светского правителя, посмевшего творить суд над преступником, который находился под защитой духовных лиц. Они собрались в Таре и принялись поститься
[32], предавая проклятию короля и его столицу. Тогда, как сообщает нам рассказчик, жене Диармайда приснился пророческий сон:
«На лугу Тары стоит огромное дерево с широкими листьями, и одиннадцать рабов пытаются срубить его; но каждая щепка, которую они откалывают, возвращается на свое место и прирастает; наконец появляется человек и единожды ударяет по дереву, и оно падает от этого единственного удара».
Прекрасным деревом была ирландская монархия, двенадцатью рубившими – двенадцать «апостолов» Ирландии, а срубил дерево святой Руадан. Слова короля, просившего за свою страну, судьба которой, как он понял, висит на волоске, воссозданы ирландским хронистом с удивительной силой и живостью
[33].
«Увы мне, – молвил он, – ибо жестока и несправедлива война, что ведете вы против меня; я вижу, что защищаю благо Ирландии, желая сохранить в ней порядок и королевскую власть; вы же боретесь за непокой Ирландии и ее гибель».
Но Руадан сказал: «Да будет заброшена Тара на веки веков», и страх людей перед церковным проклятием победил. Преступника освободили, Тара опустела, и до прихода завоевателей Ирландия не видела эффективного светского правления, исключая период, когда трон оказался в руках могущественного узурпатора Бриана Бору. Последние слова цитируемого нами источника – вопль отчаяния Диармайда: «Горе тому, кто вступает в сражение с клириками».
Мы обсуждаем этот эпизод столь подобно потому, что в нем отражено явление, оказавшее огромное влияние на весь ход истории кельтских народов, насколько мы можем проследить ее сквозь вереницу значимых событий, начиная со времен Юлия Цезаря и до сегодняшнего дня. В чем его истоки, мы обсудим позднее; теперь достаточно обратить на него внимание, поскольку именно этот фактор воспрепятствовал развитию кельтской нации в том плане, в каком можно говорить об этом применительно к народам классической античности или к германцам.
