— Мне конец, — сказал он нам однажды утром. — Жить мне осталось не больше четырех дней.
Заметьте, что до этой беды он был мужчина крепкий, в самой поре. И то, что он должен умереть таким молодым, приводило его в отчаяние, особенно потому, что он знал, в какой бедности нас оставляет.
Были, однако, минуты, когда к нам возвращалась надежда, потому что к нему, казалось, возвращаются жизнь и румянец.
— Тебе лучше, Туаль? — спрашивала мать.
Тогда он усмехался печально.
— Это вода поднялась, Маривонна, — отвечал он, качая головой, — посмотришь, когда начнется отлив.
И правда. Жизнь приходила к нему и уходила, то сильнее, то слабее, вместе с приливом и отливом. Он говорил, чтобы мы этому не удивлялись, что это обычное дело для моряков, когда они, как он, собираются покинуть этот мир.
На заре четвертого дня, когда я принесла ему горячий суп, он спросил меня:
— Сегодня сильный прилив, да, Бетрис?
— Да, отец. А как ты узнал?
— Это оттого, что конец мой близок, дочка. Унеси суп, сегодня я ничего не буду есть.
У него слезы были на глазах, и я сама с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать.
Подошла матушка:
— Я хотела этим утром пойти постирать, но, если я тебе нужна, я останусь.
— Нет, — ответил он, — иди стирай. Главное, вернись к полудню. Мне нужен только священник, и Бетрис сходит за ним, когда придет время.
Матушка, не возражая, ушла в прачечную и увела с собою моих младших братьев и сестер, чтобы они не шумели в доме. И я осталась одна возле больного. Время от времени он мне говорил:
— Бетрис, пойди посмотри, куда подошло море?
Поскольку наше жилище было в пятнадцати шагах от берега, мне надо было только открыть окно, чтобы увидеть, насколько высоко поднялась вода в реке. Я возвращалась к кровати и объявляла:
— Черный бакен в воде.
Или:
— Тина наполовину скрылась под водой.
Когда он услышал, что вода уже коснулась первых камней пристани, он сказал мне: «Пора идти за священником».
Я хотела подождать возвращения матери, но он не позволил. Я вернулась очень скоро, поскольку пробежала к Трогери, не останавливаясь передохнуть, и меньше чем через полчаса привела священника. Отец исповедовался, принял Святые Дары и попросил священника похлопотать за нас перед добрыми людьми из нашего прихода, когда его не будет. А потом добавил, почти весело:
— Вы можете сказать Янну Гамму, чтобы он начинал копать.
Янн Гамм был могильщиком в приходе.
Когда мать пришла с малышней из прачечной, отец сказал ей:
— Ну вот, Маривонна, священник только что ушел; все счета мои улажены.
И, обратясь ко мне:
— Прилив, должно быть, полный, Бетрис?
— Да, вода стоит очень высоко.
И правда, было слышно, как вода тихо плещет о высокий берег реки. Тогда отец сказал матери:
— Можешь предупредить соседей, пора начинать молитвы по умирающему.
Бедный наш дорогой человек, как замечательны были его смирение и набожность, голос его примешивался к голосам женщин, читавших молитвы. Но он становился все тише и тише. И все случилось, как он предсказал: с отливом жизнь его оборвалась.
Конец света
Рядом с Иль-Грандом (остров Большой) есть островок, по-французски его называют остров Кантон, по-бретонски — Энес-Агантон или Агатон. Там можно видеть два гранитных креста, поставленных в ста пятидесяти шагах друг от друга. Есть поверье, что каждые семь лет они приближаются друг к другу на длину ржаного зерна: когда они соприкоснутся, настанет конец мира.
* * *
Посреди большого пляжа Сен-Мишель-ан-Грев возвышается монолитный крест, врытый в песок, при каждом приливе его покрывает море. Его называют Croaz al Lew-drez (Крест в одной миле от Песчаного берега). Он уходит в землю каждые сто лет на длину пшеничного зерна. Когда он полностью исчезнет в песке, будет конец света.
* * *
В конце света появится Антихрист. Он родится от союза священника-расстриги и доброй монахини.
Агония
Когда состояние больного оказывается безнадежным, все домашние становятся на колени возле его постели и начинают читать молитвы по умирающему.
Обычно не ждут ни последнего вздоха умирающего, ни даже пока он потеряет сознание, чтобы зажечь у его изголовья «святую свечу», и, как только начинается агония, этой свечой делают крест над его лицом. Говорят, это для того, чтобы помочь душе расстаться с телом.
* * *
Когда умирающему слишком трудно упокоиться, есть верное средство прекратить его агонию: нужно поднять его с постели и поставить его босые ноги на голую землю. Когда его снова поднимут и он потеряет связь с землей, силы, не отпускавшие его жизнь, иссякнут.
* * *
В области Гурен молиться за умирающего ходят в капеллу Сен-Мен, что стоит при дороге в Рудуайек. В капелле есть статуя святого Дибоана, его имя значит «Тот, кто излечивает от всякой болезни». Сначала идут к этой статуе поклониться и рассказать о беде. Потом отправляются к источнику святого, текущему в глубине долины. От источника-то и получают предсказание, знамение. Но для этого сначала нужно полностью вычерпать воду миской. После этого надо наклониться к тому отверстию в земле, где таится вода. Если, пробиваясь, она зашумит, значит, умирающий вот-вот скончается, если же, наоборот, вода изливается из земли бесшумно, значит, можно быть уверенным, что больной вернется к жизни.
Умирающий, которого причастил перед смертью мертвый священник
Ломм Гренн был поденщиком на ферме Керниз. В те времена часов не было ни у богатых, ни, тем более, у бедных. Ломм Гренн привык узнавать время, когда ему идти на работу, по цвету неба. Как только он видел, что оно светлеет, он поднимался, одевался и отправлялся в путь. Однажды ночью, проснувшись, он подумал, что уже светает, и быстро вскочил с постели.
Дело было зимой. Ломм вышел из дому совсем сонным. Идя по большой дороге, он повстречал священника с Дарами и с мальчиком из церковного хора, звонившим в колокольчик.
Проходя мимо Ломма, священник сказал ему:
— Следуйте за мною.
Нельзя не повиноваться священнику, несущему Дары умирающему. Ломм пошел следом за ним, с непокрытой головой, бормоча слова молитвы.
Священник и мальчик вошли в какой-то загон.
«Э, — подумал Ломм, — это, кажется, Трегло, кто- то здесь заболел, наверное, старик Гильше».
Это и в самом деле была усадьба Трегло, и действительно старик Гильше. Он лежал там на своей кровати и казался уже совсем неживым. Двое мужчин, сидевшие рядом с ним, по правде говоря, крепко спали. Они открыли глаза только тогда, когда священник стал причащать умирающего. Ломм, преклонивший колена на пороге дома, не мог удержаться, чтобы про себя не осудить их.
