Через час или два лошадь в третий раз окликнула своего всадника:
— Видишь что-нибудь?
— Вижу дьявола, он выходит из леса, он спешит, он близко.
— Брось скребок.
И едва скребок долетел до земли, как на месте, куда он упал, поднялась высокая гора, в двадцать раз выше, чем Менез-Микел
[48]. А в ширину еще больше, чем в высоту. Дьявол решил не обходить ее и стал на нее карабкаться.
Все это время лошадь мчалась как ветер. Уже виднелась святая земля, зеленеющая вдали, с ее полями, лугами, равнинами.
— Жан-Золото, Жан-Золото, — спрашивала, задыхаясь, лошадь, — дьявол все еще гонится за нами?
— Он спускается с горы, — отвечал Жан-Золото.
— Теперь проси Бога, чтобы Он нам помог, больше спасения ждать неоткуда.
Сатана уже мчался по их пятам. Он уже почти настиг их, когда лошадь сделала последний рывок — рывок отчаяния. Ее передние ноги коснулись святой земли ровно в то мгновение, когда дьявол схватил ее за хвост. Но все, что он смог унести к себе, был лишь клок шерсти. Лошадь, приняв человеческий облик, сказала Жану-Золото:
— Здесь мы расстанемся. Я иду в чистилище, а ты возвращайся в Нижнюю Бретань и больше не греши.
Жан-Золото возвратился в Нижнюю Бретань, счастливый тем, что вывел душу из ада, а еще больше тем, что вышел оттуда сам, и полный решимости сделать все возможное, чтобы туда больше не возвращаться — ни при жизни, ни после смерти.
Адский танец
Если вам угодно меня послушать, я спою вам простую песню, которую сложил молодой крестьянин из города Трегье.
Ее сложил молодой крестьянин, в ночь на праздник Королей — на Богоявление — в ожидании рассвета — скучно ему было лежать в постели.
Он думал о том, что вот подходит праздник и вся молодежь пойдет на пристань плясать.
Все в нарядных одеждах, в дорогих украшениях, — а их отцам и матерям так тяжело живется.
Все в кружевных чепцах, с рукавами, расшитыми бархатом, — а их отцам и матерям приходится добывать свой хлеб.
Отцы-проповедники зря поднимаются на свои кафедры, чтобы отвратить молодежь от танцев.
Танцуйте, танцуйте же, молодые люди, танцуйте здесь, в этом мире!.. В ином мире вы тоже будете танцевать, только не так, как сейчас.
В аду приготовлен зал, прекрасный зал, для танцоров. Он весь утыкан железными шипами, во всю длину.
Они стоят так же тесно, как зубья в гребне, и такие же тоненькие, как усики цветов, а длиной не более кончика мизинца.
Они раскалены страшным огнем гнева Господня... Вы будете плясать на них без башмаков и без чулок...
Я не поведу вас ни в Париж, ни даже в Руан, чтобы показать вам зеркало, в котором вы могли бы увидеть себя без труда.
Я поведу вас не дальше чем в оссуарий, где покоятся мертвые. Как и им, нам тоже предстоит умереть.
Вот их голые черепа; черепа молодых, черепа старых; здесь они все вместе, глухие и немые, — и днем и ночью.
Они потеряли свои прекрасные украшения, свои розовые лица, свои белые руки... Их души... я не знаю, что с ними стало!.. На этом я умолкаю.
ГЛАВА XXI
РАЙ
Между землей и раем есть девяносто девять постоялых дворов. В каждом нужно сделать остановку. Если нечем заплатить за постой, приходится возвращаться на дорогу в ад.
Гостиница на полпути называется «Битекле».
Милосердный Господь свой обход совершает здесь раз в неделю, в субботу вечером. Он забирает с собой в рай тех посетителей, кто не слишком пьян.
Двое пьяниц
В «Битекле» хватает пьянчуг, которые там задерживаются дольше разумного. В их числе, как рассказывают, — Лор Керришар и Анн Тоэр (Иосиф Кровельщик), оба из Пенвенана. Уже пять лет, как они ушли, а все никак не пройдут «Битекле». При жизни они были добрые компаньоны, самые славные ребята в мире, но они выпили бы море, если бы в нем был сидр, а не соленая вода. Милосердный Господь не потребовал бы от них большего, чтобы приоткрыть им двери рая. К несчастью, всякий раз, когда он делал перекличку в «Битекле», стоило ему дойти до имен Лора Керришара и Анна Тоэра, как повторялась старая история. Язык у обоих молодцов так заплетался, что они были не способны ответить «Здесь!». Наутро они раскаивались, что опять пропустили свой случай. А чтобы утешиться, снова начинали пить. Это длится уже пять лет, и нет никаких оснований думать, что это закончится до Страшного суда.
* * *
Прежде чем попасть на небо, надо пройти через три ряда облаков: первый ряд — черный, второй — серый, третий ряд — белый как снег.
* * *
Святой, которому поручено препроводить душу, завершившую свое покаяние в чистилище, — это, по словам одних, святой Дени, а согласно другим — святой Матюрен.
* * *
Перед воротами в рай стоит святой Михаил. Ему доверена миссия взвешивать души и решать, могут ли они быть допущены. Вот почему в церквах его всегда изображают с весами.
Путешествие Йанника
Вы, наверное, знаете поместье Кербельвен. Это одна из самых старинных и самых красивых усадеб в приходе Пенвенан. Епископы Трегье сделали из него свою загородную резиденцию — это было в те времена, когда в Трегье были еще епископы. До того как это поместье стало епископским владением, оно принадлежало одному священнику, очень почитаемому в здешним краю. Звали его Дом Йанн. Он был последним потомком старинной благородной семьи, чье имя угасло вместе с ним. Он жил здесь, как дворянин и как человек святой. Его земли обрабатывали бедные крестьяне, и так он не давал им умереть с голоду — он дарил им почти весь урожай, который собирали в его поместье. А сам проводил дни в молитве в усадебной часовне, которая в наше время служит складом.
Как-то пришел к нему один бедняк и попросил его стать крестным его сыну.
— Охотно! — ответил святой человек и над крестильней дал ребенку свое имя — Йанн, или Жан.
Потом он приказал отнести матери новорожденного самое лучшее вино из своего подвала — сам он к вину не прикасался. На праздничном ужине после крещения он прочитал «Бенедесите» («Benedecite»
[49]) и ушел, сказав:
— Дитя, рождение которого мы сегодня празднуем, увидит вещи, пока еще скрытые от глаз христианина.
Ребенок этот вырос.
