Флавий, должно быть видевший первосвященника в торжественном облачении, пишет, что нагрудник был украшен «двенадцатью камнями исключительного размера и красоты, которые не так-то легко приобрести по причине их огромной ценности». Однако эти камни были не просто редкими и дорогими; они также обладали удивительной чудодейственной силой. Примерно в 400 году н. э. святой Епифаний, епископ Констанцы, рассказывал о чудесном алмазе, который носил на груди первосвященник, облаченный в роскошные одеяния, выходивший к народу в Пасху, Троицу и праздник Кущей. Этот алмаз называли «делосисом», или «объявителем», поскольку своим внешним видом он сообщал людям судьбу, приготовленную им Богом. Если люди были грешны или непокорны, камень тускнел, что служило предвестием смерти от болезни, а если он принимал цвет крови, это означало гибель от меча. Если же камень сиял, как свежий снег, люди понимали, что они не грешны, и торопились устроить праздник.
Несомненно, что этот рассказ есть не более чем модификация рассказа Иосифа Флавия. Очевидно, «логион» (оракул) Иосифа превратился в «делосиса» (объявителя).
Рассказывают, когда Моисей решил написать на камнях нагрудника названия двенадцати колен Израиля, он обратился за помощью к чудодейственному веществу – «шамиру». Сначала названия были написаны чернилами, затем по ним прошлись «шамиром», и в результате надписи получились вырезанными на камнях.
В доказательство магического характера этой операции утверждают, что ни одна частица самоцветов не была сдвинута с места. Название «шамир» на самом деле означает «корунд».
Аргументом против использования особенно редких и дорогостоящих камней для украшения нагрудника служит его размер. Говорят, в сложенном виде он достигает пяди в каждую сторону, то есть и в длину и в ширину от восьми до девяти дюймов. В этом случае сами камни должны быть не меньше двух с половиной дюймов, а если учесть число букв, требующихся для написания названия некоторых колен, эти размеры не кажутся слишком большими. Совершенно невероятно, чтобы во времена Моисея существовали такие огромные рубины, изумруды или сапфиры. Нужно также учитывать, что гравировать очень твердые камни инструментами, которые были у древних евреев того времени, было чрезвычайно трудно. Однако есть веские причины полагать, что после вавилонского плена был изготовлен новый нагрудник, а уже в это время получить и обработать камни огромной ценности и высокой твердости, наверное, было легче. Необходимо также принимать во внимание, что в то время совершенству камня не придавалось такого значения, как богатству цвета.
В своем комментарии к Книге Исхода Корнелий а Лапид
[113] (Корнелий ван ден Стеен) рассматривает вопрос об алмазе в нагруднике первосвященников. Прежде всего, он отмечает, что алмаз был очень дорогостоящим камнем, а для того, чтобы написать на нем имя Иуды или какого-нибудь другого колена, требовался достаточно большой камень. По сведениям Корнелия, в те времена камень нужного размера стоил сотни тысяч золотых крон, поэтому он спрашивает: «Где бедные евреи добыли такую сумму денег и где они нашли такой алмаз?»
Есть еще одна причина для сомнения в том, что на нагруднике был алмаз: это бы слишком подчеркивало различия между коленами, и колено, которому принадлежал алмаз, раздулось бы от гордости, а другие преисполнились бы ненависти и зависти, «потому что алмаз – это королева всех самоцветов».
Использование нагрудника для выявления виновности преступника засвидетельствовано в самаритянском переводе книги Иисуса, обнаруженной доктором Мозесом Гастером, главным раввином испанских и португальских евреев в Англии. Там рассказывается, что некий Ахан украл золотое изображение из языческого храма в Иерихоне. Его вину доказали с помощью нагрудника первосвященника, потому что, когда произнесли его имя, камни потеряли свою окраску и потускнели.
Много догадок строилось относительно происхождения нагрудника с таинственными Уримом и Тумимом на нем. Вполне вероятно, недалеко время, когда будут определены его египетские корни. Нагрудное украшение верховного жреца Мемфиса, изображенного на египетском барельефе, состоит из двенадцати маленьких шариков или крестиков, предназначенных для нанесения на них египетских иероглифов. Поскольку определить, из какого материала сделаны эти шарики или крестики, невозможно, единственной определенной связью с древнееврейским украшением служит число фигур; оно намекает на общее происхождение, но не доказывает его. Памятники показывают, что верховные жрецы Мемфиса носили это украшение во времена IV династии, то есть примерно в 4000 году до н. э.
Говоря об Уриме и Тумиме, таинственных оракулах древних евреев, святой Августин (354–450), признавая, как трудно истолковать значение слов и характер оракула, добавляет о существовании мнения, что этими словами назван камень, который менял окраску в зависимости от благоприятного или неблагоприятного ответа при входе жреца в святилище; и все же, полагает он, возможно, на нагруднике просто были написаны начальные буквы слов «Урим» и «Тумим».
После захвата Иерусалима Титом в 70 году н. э. сокровища храма были перевезены в Рим, и Иосиф Флавий сообщает, что нагрудник хранился в храме Согласия, воздвигнутом Веспасианом.
[114] Здесь он, если верить Флавию, находился во время разграбления Рима вандалами под началом Генсерика, в 455 году, хотя преподобный К.У. Кинг полагает вполне вероятным, что Аларих, король вестготов, одержав победу над римлянами в 410 году н. э., хранил это сокровище в надежном месте. Однако недвусмысленное заявление Прокопия,
[115] будто «еврейские сосуды» были пронесены по улицам Константинополя по случаю победы Велизария
[116] над вандалами в 534 году, можно считать подтверждением догадки, что вандалы завладели нагрудником и его драгоценностями.
Однако следует заметить, что Прокопий нигде не упоминает о нагруднике, и еще вопрос, был ли он в числе «еврейских сосудов». Известно лишь одно, что часть трофеев Велизария, пронесенная по улицам Константинополя, Юстиниан (483–565) передал в ризницу церкви Святой Софии. Однако говорят, некоторое время спустя император услышал от некоего еврея, что пока сокровища, находящиеся в храме, не перевезут в Иерусалим, они будут приносить тому месту, где хранятся, одни несчастья. Если эта история правдива, Юстиниан, наверное, чувствовал, что судьба Рима является для него уроком и что Константинополь необходимо спасти от подобной беды. Движимый этими соображениями, он отослал «священные сосуды» в Иерусалим, где они были помещены в церковь Гроба Господня.
