В его царство, которое обычно называли Гадес, было очень трудно попасть. Римляне считали, что единственный вход в него был у озера Аверн, но греки полагали, что был и второй вход недалеко от мыса Тенар. Но и те и другие утверждали, что если какой-нибудь смельчак решался войти в Гадес, то выбраться оттуда было почти невозможно.
Чтобы никто из живых не проник в его царство, а никто из мертвых не вышел, Плутон поместил у ворот Гадеса огромного трехголового пса Цербера.
И у входа туда страшный Цербер сидит,
Он о трех головах и ужасно сердит, —
Чтоб никто из Аида не вышел, следит.
Сакс
Отсюда длинный подземный проход, по которому молча скользили тени умерших, вел в тронный зал, где сидели Плутон и Прозерпина, одетые в черные одежды. От подножия этого трона текли реки, пересекавшие загробный мир. В первой, носившей название Кокит (река Плача), вода была соленой – это были слезы, непрерывно катившиеся из глаз преступников, осужденных на изнурительный труд в Тартаре, участке Гадеса, где пребывали души грешников.
Кокит, над водами твоими
Разносятся стенания и плач.
Гомер
Чтобы отделить Тартар от остальных частей своего царства, Плутон окружил его Флегетоном, или огненной рекой. Когда души умерших двигались к трону Плутона, чтобы услышать его приговор, они должны были пересечь третью реку, Ахерон, с глубокими, темными водами. Течение ее было таким стремительным, что даже самые лучшие пловцы не могли ее переплыть, всем душам приходилось полагаться на помощь Харона, старого лодочника, который доставлял их на другой берег в утлом, изъеденном червями челноке. Но никто не мог войти в него, не заплатив Харону маленькой монетки, называемой обол. Эту монетку древние люди клали под язык умершим, чтобы они могли добраться до Плутона без задержек. Стоило только утлому челноку Харона пристать к берегу, как толпы душ бросались к нему, стараясь занять место. Но жестокий перевозчик грубо отталкивал их и сам выбирал, кто отправится следующим рейсом.
Лодочник мрачный с собой то одних, то других забирает.
Иль прогоняет иных, на песок им ступить не давая.
[4]Вергилий. Энеида
Те, у кого не было с собой обола, должны были ждать сто лет, после чего Харон неохотно перевозил их бесплатно.
В Гадесе также текла священная река Стикс, чьими водами клялись боги, и благословенная Лета, чьи воды помогали душам добродетельных людей позабыть все неприятности, готовя их тем самым к вечному счастью на Елисейских полях.
Лета, забвенья река, тихо катит
Воды свои. Кто напьется из этой реки,
Тут же забудет, кем был на земле,
Горе забудет и радость, страданья и гнев.
Мильтон
Рядом с троном Плутона сидели трое судей Гадеса – Минос, Радамант и Эак, которые допрашивали всех вновь прибывших, отделяя добрые намерения и дела от плохих. После этого они клали их на весы Фемиды, беспристрастной богини справедливости с повязкой на глазах, которая всегда носила с собой острый меч, чтобы показать, что ее приговоры будут приведены в исполнение безо всякой жалости. Если добрые дела перевешивали злые, то душа отправлялась на Елисейские поля; если же в поступках умершего преобладало зло, то его душа приговаривалась к вечному пребыванию в Тартаре.
Души людей, проживших неправедной жизнью, передавались в руки трех фурий (дир, эриний или эвменид), которые тащили их к огненным воротам Тартара. Эти богини, три сестры, дочери Ахерона и Никс, звались Алекто, Тисифона и Мегера. Вместе с Немезидой, богиней возмездия, они были знамениты своим суровым нравом и безжалостным обращением с душами, которые они тащили через огненный Флегетон и через медные ворота Тартара, где тех ждали вечные муки.
Мощной струей Флегетон увлекает гремучие камни,
Рядом ворота стоят на столпах адамантовых прочных:
Створы их сокрушить ни людская сила не может,
Ни оружье богов. На железной башне высокой
Днем и ночью сидит Тисифона в одежде кровавой,
Глаз не смыкая, она стережет преддверие Аида.
Вергилий. Энеида
Миф об Ивике
Фурии играли очень важную роль. Они наказывали людей за непочтение к родителям, оскорбление старости, нарушение законов гостеприимства, убийство, лжесвидетельство и за всякие мелкие прегрешения. Они подвергали наказанию тех, кто тем или иным способом вызывал их гнев. Приведенный ниже миф рассказывает о том, как они наказали убийцу поэта Ивика, любимца Аполлона.
Ивик ехал в Коринф, чтобы принять участие в музыкальном состязании, но по пути на него напали два грабителя и убили. Перед смертью он увидел стаю журавлей, пролетавшую в небе, и призвал их в свидетели своей гибели. Когда его тело нашли, вся Греция погрузилась в траур, и люди требовали покарать убийц.
Вскоре после этого показывали пьесу в большом амфитеатре. На стенах его были нарисованы фурии, и многочисленные зрители в глубокой тишине внимали словам актеров, игравших фурий, которые страстно обличали тайные убийства.
Неожиданно над сценой пролетела стая журавлей, и кто-то из зрителей воскликнул: «Смотри, Ивиковы журавли!» Зрители тут же поняли, что это восклицание издал человек, убивший поэта. «Это убийца Ивика!» – закричали они. Убийцы во всем сознались и вскоре были казнены.
Три богини судьбы (мойры, парки), сестры, тоже сидели у трона Плутона. Клото, самая младшая из сестер, пряла нить жизни, на которой перемежались черные и белые полосы. Лахесис, средняя сестра, скручивала ее, и под ее пальцами она становилась то тонкой, то снова толстой.
Атропос, третья сестра, вооруженная большими ножницами, безжалостно перерезала эту нить – это означало, что вскоре еще один смертный отправится в темное царство Гадеса.
Когда перед вновь прибывшим открывались ворота Тартара, до его ушей доносились крики, стоны и мольбы, смешанные со звуками хлыста, которым безжалостные богини награждали грешников.
Что за звуки слышны,
Что за сцены видны
На брегах на ужасных на этих —
Слепящие блики,
Ужасные крики.
Огонь там пылает,
И вопль заглушает
Задавленный грешника стон.
Поуп
Миф о Данаидах
Души многих людей, прославившихся при жизни своей жестокостью, подвергались в Тартаре справедливому наказанию. Здесь можно было увидеть группу прекрасных девушек, которые пытаются наполнить водой бездонную бочку. Они бегут к реке, наполняют кувшины водой и, с трудом взобравшись по скалистой тропинке на крутой холм, выливают воду в бочку, но когда, утомившись и чуть не падая с ног от усталости, они останавливаются передохнуть на минуту, на их голые плечи обрушивается плеть, и они снова принимаются за свое безнадежное занятие, вошедшее в поговорку.
