Деревянный конь
Троянцы высыпали в оставленный греками лагерь полюбопытствовать. Вот на этом месте сиживал охваченный гневом Ахилл; здесь стоял шатер Агамемнона; здесь располагался хитрейший из хитрейших Одиссей. Троянцы с восторгом обозревали все эти известные им и теперь опустевшие уголки лагеря – бояться им теперь было нечего. В конце концов они собрались перед воротами, где стоял гигантский деревянный конь, и столпились вокруг него, не зная, что с ним делать. В этот момент к ним и подошел тот грек, который был оставлен в лагере. Его звали Синон, и он оказался очень красноречивым рассказчиком. Его схватили и повели к Приаму. Он же плакал и бормотал, что теперь он уже совсем не хочет быть греком. История, которую он рассказал, была одним из шедевров Одиссея. По его словам, Афина Паллада была чрезвычайно разгневана похищением Палладия, и греки, страшась ее гнева, послали гонцов к оракулу, чтобы узнать, как они могут умилостивить ее. Оракул же ответил: «Когда вы отплывали в Трою, то успокоили противный ветер кровью и жизнью девы. Кровью же должно быть оплачено ваше возвращение. Искупите свою вину кровью грека». В качестве же несчастной жертвы, рассказал Синон Приаму, был выбран он сам.
Уже все было подготовлено для ужасного ритуала, который должен был свершиться перед самым отплытием греков, но ночью ему удалось ускользнуть, и, спрятавшись в болоте, он следил за отплывающими кораблями.
Это была замечательная, впечатляющая история, и троянцы не задавали Синону никаких вопросов. Они жалели Синона и заверили его, что отныне он будет жить, как один из них, как равноправный гражданин. Вот как случилось, что благодаря фальшивым уловкам и показным слезам были побеждены те, кого не могли одолеть ни великий Диомед, ни свирепый Ахилл, ни десять лет войны, ни тысяча кораблей. Синон не позабыл и вторую часть своей истории. Деревянный конь, объяснил он, построен греками по обету как приношение Афине, а таким громадным он сделан для того, чтобы троянцы не могли завезти его в город. Греки же надеются, что троянцы уничтожат коня и тем навлекут на себя гнев Афины. Если же его перевезти в город, то это, наоборот, привлечет ее милости к троянцам и отвратит их от греков. История была настолько хорошо придумана, что и сама по себе могла произвести желаемый эффект. Но Посейдон, наиболее ожесточенный против троянцев бог, изобрел к ней еще и дополнение, которое делало ее успех полным. Когда конь был обнаружен, троянский жрец Лаокоон сразу начал настаивать на том, что его следует уничтожить. «Боюсь данайцев и дары приносящих», – заявил он. Дочь Приама Кассандра эхом повторила его предупреждение, но никто из троянцев не внял ее словам, и она возвратилась во дворец еще до появления Синона. Лаокоон и двое его сыновей с подозрением выслушали рассказанную им историю, но усомнились в ней только они. Когда Синон закончил свой рассказ, в море появились две огромные страшные змеи. Они плыли прямо к берегу. Достигнув его, змеи устремились к Лаокоону. Обвившись гигантскими кольцами вокруг него и его сыновей, они задушили несчастных, а потом исчезли под храмом Афины.
Дальше медлить с конем не имело смысла. В глазах потрясенных троянцев Лаокоон был наказан за то, что пытался не допустить перевозку коня в город, чего теперь уже никто наверняка не осмелился бы сделать.
…Восклицал народ,
Глядя с крепости троянской:
«Эй, в страданьях изнемогший!
Эй, народ! Кумир божественный
К Деве Зевсовой веди!»
Кто, будь старец иль юница,
За порог не выбегал!
Так при песнях ликованья
Принят был коварный дар.
Троянцы протащили коня через ворота и подняли его наверх к храму Афины. А потом, радуясь своему везению, считая, что война закончилась и Афина теперь будет к ним расположена, они разошлись по домам, как будто у них за спиной не было десяти лет кровопролития.
Посреди ноги в брюхе коня отворилась дверка, и оттуда один за другим начали выходить греческие вожди. Крадучись они добрались до ворот, широко распахнули их, и в спящий город ворвалось греческое войско. То, что они в первую очередь намеревались сделать, следовало делать молча. По всему городу запылали дома. Жители Трои пробудились, не успев понять, что же случилось, и, пока они надевали доспехи, Троя уже горела. Потрясенные, они поодиночке выскакивали на улицу, где отряды греков уже поджидали их, убивая троянца прежде, чем он успевал присоединиться к своим. Это была не битва, это была бойня. Многие погибали, не успев даже обменяться ударами с противником. В более удаленных частях города троянцам удавалось собираться группами, и тогда уже урон несли греки. Они падали на землю под ударами отчаянных храбрецов, стремившихся перед тем, как быть убитыми, к одному – убить. Эти смельчаки знали, что единственный способ сохранить жизнь – это не надеяться на ее сохранение. Этот боевой настрой часто превращал победителей в побежденных. Наиболее хитроумные троянцы срывали свои доспехи и надевали доспехи сраженных ими греков, так что многие и многие греческие воины, думая, что присоединяются к своим, слишком поздно обнаруживали, что окружены врагами, и расплачивались за свою ошибку жизнью.
Взбираясь на крыши домов, троянцы разбирали кровли и сбрасывали на греков бревна. Целая башня, возвышающаяся над крышей дворца Приама, была сорвана с основания и сброшена вниз. Защитники дворца с восторгом увидели, как, упав, она уничтожила целый греческий отряд, штурмовавший дворцовые двери. Но этот успех принес лишь короткую передышку. Перед дворцом появилась новая группа греческих воинов с громадным бревном. Попирая ногами обломки башни и изуродованные тела павших, они долбили им двери, как тараном. В конце концов двери были взломаны, и греки очутились во дворце прежде, чем троянцы смогли спуститься с его крыши. Во внутреннем дворе дворца находились женщины, дети и только один мужчина – старец Приам. В свое время Ахилл пощадил Приама, но его сын Неоптолем пронзил царя мечом прямо перед глазами его жены и дочерей.
Теперь развязка была уже близка. С самого начала спор был неравным. Слишком много троянцев пало, будучи захвачено врасплох. Потеснить греков не удавалось нигде. Оборона троянцев постепенно слабела. До наступления утра были убиты все троянские вожди, кроме одного. Бежать из горящей Трои сумел только сын Афродиты Эней. Он сражался с греками до тех пор, пока мог обнаружить хоть одного троянца, способного биться с греками рядом с ним, но, когда смерть стала подходить к нему все ближе и ближе, он подумал о доме, о беспомощных близких, которых он оставил там. Он уже ничем не мог помочь Трое, но, быть может, сумеет что-то сделать для них. И он поспешил к ним, к старцу отцу, к маленькому сыну, к жене, и в этот момент перед ним предстала его мать Афродита, подбадривая его и охраняя от бушующего пламени и от нападений греческих воинов. Но даже с помощью божества он не смог сохранить жену. Когда они покинули дом, она отделилась от них и была убита. Но двух других членов семьи он провел мимо врагов и вывел через городские ворота за городские стены. Отца он нес на плечах, а сына вел за руку. Только божество могло спасти их жизни, и Афродита была в эту ночь единственной из олимпийцев, помогавшей троянцам.
