Потом Пенелопа послала за обиженным чужеземцем. Она ласково поговорила с ним, а Одиссей рассказал ей историю о том, как повстречал ее мужа на пути в Трою. Этот рассказ заставил ее всплакнуть, и она проливала слезы от горя, пока старик не утешил ее. Одиссей пока не собирался открывать свою тайну, и его лицо все время хранило каменное выражение. Вспомнив о своих обязанностях хозяйки, Пенелопа призвала старую няньку, Евриклею, которая заботилась об Одиссее еще с его младенчества, и приказала ей омыть ноги гостя. Одиссея это встревожило, поскольку на одной ноге у него был шрам, полученный им еще в детстве на охоте от дикого кабана, и он опасался, что нянька опознает его по шраму. Она действительно узнала Одиссея и отпустила его ногу так резко, что лохань опрокинулась. Одиссей же, взяв ее за руку, тихонько прошептал: «Милая нянюшка, ты все знаешь. Но ни слова ни единой душе!» Та дала обещание, и Одиссей попрощался с ней. Ложе себе он нашел в передней, но долго не мог уснуть, раздумывая над тем, каким же образом сумеет одолеть стольких женихов. В конце концов ему пришло на ум, что в пещере киклопа он был в гораздо более тяжелой ситуации, а с помощью Афины он, как следует надеяться, выйдет победителем и здесь. С этими мыслями Одиссей заснул.
Утром женихи появились снова, еще более развязные и наглые, чем раньше. Без спешки, совершенно беззаботно они разлеглись на ложах и приготовились пировать, не подозревая, какой страшный пир уготован им богиней и многотерпеливым Одиссеем.
Их празднество было прервано мудрой женщиной Пенелопой. За ночь она придумала свой собственный план. Утром она отправилась в кладовую, где среди множества сокровищ находились также большой лук и набитый стрелами колчан. Они принадлежали Одиссею, и ни одна рука, кроме Одиссеевой, никогда не натягивала этот лук или пользовалась им. Взяв их в руки, она спустилась в зал.
– Послушайте меня! – обратилась Пенелопа к женихам. – Перед вами лук богоравного Одиссея. Того, кто натянет его и пошлет стрелу через двенадцать поставленных в одну линию колец, я возьму в мужья.
Телемах мгновенно сообразил, каким образом это обстоятельство может быть обращено на пользу отцу и ему, и постарался подыграть Пенелопе.
– Вперед, женихи! – вскричал он. – Не уклоняться и никаких извинений! Впрочем, постойте. Я попытаюсь натянуть лук и выстрелить и посмотрю, достоин ли я носить оружие своего отца.
С этими словами он разместил кольца строго по одной линии, а потом взял лук и изо всех сил попытался натянуть его. Быть может, он и сделал бы это, не подай Одиссей ему знак прекратить попытки. После Телемаха один за одним лук стали брать в руки женихи, но он оказался слишком тугим для них; самому сильному не удалось натянуть тетиву.
Поняв, что ни один из женихов не добьется успеха, Одиссей вышел во двор, где в этот момент свинопас о чем-то говорил со скотником, человеком столь же надежным, как и он сам. Одиссею была нужна их помощь, и он открылся им. В качестве доказательства он предъявил шрам на ноге, который они столько раз видели в минувшие годы. Они опознали шрам и разрыдались от радости. Но Одиссей тотчас же остановил их.
– Сейчас не время для слез, – заявил он. – Послушайте, чего я хочу от вас. Ты, Эвмей, найди какой-нибудь способ передать мне лук и стрелы, а потом присмотри за тем, чтобы горницы служанок были заперты и в зал никто не мог бы войти. А ты, кривоногих быков сторожитель Филойтий, закрой и запри ворота двора.
Затем Одиссей вернулся в пиршественный зал; свинопас и скотник следовали за ним. Когда они входили, последний жених неудачно завершил попытку натянуть лук. Одиссей попросил:
– Дайте мне лук, и я посмотрю, при мне ли мои прежние силы.
При этих его словах в толпе женихов поднялся злобный ропот. Чужеземец, да еще и нищий, не будет касаться лука, заголосили они. Но Телемах резко осадил их. Это ему, а не им решать, кто вложит в лук стрелу. И он приказал Эвмею передать оружие Одиссею.
Все внимательно следили за тем, как Одиссей берет лук в руки и рассматривает его. Потом, с необычайной легкостью, как опытный музыкант, натягивающий струну на своей лире, он согнул лук и натянул тетиву. Затем Одиссей наложил стрелу на тетиву, натянул ее и, не сходя со своего места, пустил стрелу через все двенадцать колец. В следующее мгновение он одним прыжком очутился у двери, и рядом с ним встал Телемах.
– Наконец, наконец-то! – загремел Одиссей и выпустил еще одну стрелу. Она нашла свою цель – один из женихов в агонии свалился на пол. Остальные в ужасе вскочили на ноги. А где же оружие? Оружия видно не было. А Одиссей стрелял непрерывно. Стоило просвистеть стреле, и одним из женихов становилось меньше. Охранявший отца Телемах со своим длинным копьем удерживал толпу женихов, чтобы они не могли выскочить через дверь или напасть на Одиссея с тыла. Столпившись, они представляли собой отличную мишень, и, пока у Одиссея не иссякнут стрелы, он будет убивать их, не оставляя никаких шансов на спасение. Но даже тогда, когда стрелы у Одиссея закончились, женихам не стало легче, потому что в зале появилась Афина, пожелавшая принять участие в свершениях своего любимца. Она предотвращала всякую попытку напасть на Одиссея. А его сверкающее копье не знало промаха; в зале то и дело раздавался ужасный звук раскалывающегося черепа, пол обагрялся кровью.
Наконец из всего этого буйного и бесстыдного сборища в живых осталось только двое: жертводатель, прислуживавший женихам, и песнопевец Аэд. Оба они молили о пощаде, но, жрец, хватавший Одиссея за колени, ее не получил. Герой срубил ему голову мечом, и тот ушел в царство мертвых, не закончив молитвы. Аэду же повезло. Одиссей не стал убивать человека, наученного божественно петь и играть на лире самими богами, и пощадил его.
Итак, битва – скорее бойня – завершилась. Старой няньке Евриклее и служанкам было приказано вымыть пол и привести зал в порядок. Они окружили Одиссея, рыдая и одновременно смеясь и поздравляя его с возвращением домой, пока не растрогали его настолько, что на глазах у него выступили слезы. Наконец служанки принялись за уборку, а Евриклея поднялась в покои хозяйки и подошла к ее постели.
– Вставай, дорогая, – произнесла она. – Домой вернулся Одиссей, а женихов уже нет в живых.
– Друг Евриклея, знать, боги твой ум помутили, – возразила ей Пенелопа. – А я так сладко спала. Ступай и радуйся, что я не задала тебе трепку, как какой-нибудь служанке, которая дерзнула бы меня разбудить.
Евриклея же настаивала:
– Но Одиссей действительно здесь. Он даже показывал мне свой шрам. Это он сам, собственной персоной.
Пенелопа никак не могла ей поверить, но все-таки решила спуститься вниз, чтобы увидеть все воочию.
Мужчина высокого роста и поистине царской наружности сидел у очага, свет от которого полностью его освещал. Пенелопа уселась напротив него и стала молча его рассматривать. Она была поражена. В какой-то момент ей казалось, что она узнает его, но уже в следующий он представлялся ей совершенно незнакомым. Наконец к ней воззвал Телемах:
– Мать, ну не будь же такой жестокосердной! Какая другая женщина не двинется с места и не бросится к мужу после двадцатилетней разлуки?
