– Кто, – спросил его Сфинкс, – ходит на четырех ногах утром, на двух – днем и на трех – вечером?
– Человек, – ответил Эдип. – В детстве он ползает на четвереньках, в зрелости ходит на ногах, а в старости помогает себе посохом.
Это был правильный ответ. Сфинкс каким-то необъяснимым образом, но к полному счастью Эдипа лишил себя жизни
; фиванцы были спасены. Эдип же приобрел гораздо больше, чем утратил в Коринфе. Благодарные фиванцы избрали его царем, и он женился на вдове Лая Иокасте. Вместе они счастливо прожили немало лет. В этом случае прорицание Аполлона как будто бы оказалось ложным.
Эдип и Сфинкс
Но когда двое их сыновей выросли и стали мужчинами, в Фивы снова пришла беда – эпидемия страшной болезни. По всей стране умирали не только люди, гибли стада коров, овец и коз, засыхал хлеб на полях. Тем, кого пощадила смерть от болезни, угрожала смерть от голода. Никто из горожан не мучился от этого так, как мучился Эдип. Ведь он считал себя отцом всей страны; населяющие ее граждане были его детьми; бедствия каждого из них были его бедствиями. И однажды он послал брата Иокасты Креонта в Дельфы просить совета у бога.
Креонт вернулся с хорошими вестями. Аполлон объявил, что болезнь прекратится при условии, что будет наказан убийца царя Лая. Эдип облегченно вздохнул. Конечно, этого человека или этих людей можно отыскать даже по прошествии многих лет, и он-то уж найдет, как их наказать. Горожанам, собравшимся выслушать сообщение вернувшегося из Дельф Креонта, он заявил следующее.
Приказываю, кто бы ни был
Убийца тот, в стране, где я у власти,
Под кров свой не вводить его и с ним
Не говорить. К молениям и жертвам
Его не допускать, ни к омовеньям, —
Но гнать его из дома, ибо он —
Виновник скверны, поразившей город.
За поиски виновных Эдип взялся очень энергично. Прежде всего он послал за Тиресием, старым слепым пророком, чрезвычайно почитаемым фиванцами.
– Могу ли я, – спросил он Тиресия, – указать виновных?
К большому изумлению и негодованию Эдипа, пророк первоначально отказался отвечать.
– Заклинаю тебя богами-олимпийцами, – настаивал Эдип. – Если ты только знаешь…
– Дураки, – ответствовал Тиресий. – Вы все – дураки. Отвечать я не буду.
Но когда Эдип, разгневавшись, обвинил пророка в том, что он молчит потому, что сам принял участие в убийстве, тот разгневался в свою очередь, и с его уст слетели слова, которые он не собирался произносить никогда:
– Ты сам – тот убийца, которого разыскиваешь! Эдипу показалось, что Тиресий сошел с ума; то, что он говорил, звучало как бред сумасшедшего. Он приказал Тиресию удалиться и никогда снова не представать перед его глазами.
Иокаста тоже отнеслась к этому обвинению с большим пренебрежением.
– Ни пророки, ни оракулы наверняка ничего не знают, – заявила она и поведала супругу, как дельфийская жрица напророчила Лаю, что он погибнет от руки своего сына, и как они оба позаботились о том, чтобы родившийся у них мальчик не выжил. – А Лай был убит разбойниками, там, где на пути в Дельфы сходятся три дороги, – с триумфом закончила она свой рассказ. Услышав это, Эдип бросил на нее странный взгляд и тихо спросил:
– Когда это произошло?
– Как раз перед твоим приходом в Фивы, – отвечала Иокаста.
– Сколько слуг было с ним? – продолжал спрашивать Эдип.
– Всех было пятеро, – быстро проговорила Иокаста, – и убиты все, кроме одного.
– Я должен видеть его, – потребовал Эдип. – Пошли за ним.
– Пошлю, – прозвучал ответ, – немедленно. Но у меня есть право знать, что ты задумал.
– Ты будешь знать столько же, сколько знаю я. Прежде чем попасть сюда, я заходил в Дельфы, потому что один человек бросил мне в лицо, что я – не сын Полиба. Я хотел спросить об этом у бога. Аполлон не ответил мне, но зато объявил о страшных вещах: я убью отца, женюсь на матери и порожу с ней детей, вид которых будет вызывать у людей отвращение. Я не вернулся в Коринф. На пути из Дельф, там, где сходятся три дороги, я встретил знатного человека с четырьмя слугами. Он попытался столкнуть меня с дороги и ударил палкой. В гневе я напал на них и всех перебил. Мог ли этот человек быть Лаем?
– Единственный оставшийся в живых слуга рассказывал о целой шайке разбойников, – возразила Иокаста. – Лай был убит разбойниками, а не собственным сыном, тем, невинным, погибшим на горе.
Во время этого разговора им как будто было дано еще одно доказательство того, что пророчества Аполлона могут оказаться ложными. Из Коринфа прибыл вестник, сообщивший о смерти Полиба.
– О, оракул! – воскликнула Иокаста. – Где же твоя правда? Человек действительно умер, но вовсе не от руки своего сына!
При этих словах царицы вестник мудро улыбнулся.
– Значит, это боязнь убить своего отца прогнала тебя из Коринфа? – спросил он. – Ах, царь, ты ошибался. У тебя совсем не было причин бояться. Ведь ты – не сын Полиба. Он только воспитал тебя, как сына, но принял-то тебя он из моих рук.
– А где ты взял меня? – тотчас же спросил Эдип. – Кто мои отец и мать?
– Я ничего не знаю о них, – таков был ответ вестника. – Тебя передал мне пастух, слуга Лая.
Иокаста побледнела; выражение ужаса застыло на ее лице.
– Стоит ли размышлять над тем, что наболтал этот человек! – вскричала она. – Все, что он говорит, не имеет никакого значения.
Она произнесла эти слова быстро, но уверенно и с силой. Эдип не мог понять их смысла.
– Как, обстоятельства моего рождения не имеют никакого значения? – недоумевал он.
– Заклинаю тебя богами, – остановила его Иокаста, – не продолжай. Горя мне и так хватает.
Сказав это, она сорвалась с места и бросилась во дворец.
И в этот момент перед Эдипом появился какой-то незнакомый ему старик. Он и вестник с удивлением оглядели друг друга, и последний изумленно воскликнул:
– Тот самый человек, о царь! Пастух, который принес тебя ко мне.
– А ты, – спросил Эдип старика, – знаешь ли ты его так же, как он знает тебя?
Старик помедлил с ответом, но вестник продолжал настаивать.
– Ты должен вспомнить. Когда-то ты принес мне найденного тобой младенца, теперь это – стоящий перед тобой царь.
– Замолчи, – пробормотал старик, – придержи язык!
– Что? – в гневе закричал Эдип. – Ты еще будешь сговариваться с ним, как утаить от меня то, что я желаю знать? Но, будь уверен, есть способы заставить тебя заговорить!
Испугавшись, старик запросил пощады.
