Пенитенциарий подытожил в уме, скольких убила эта женщина. Епископ Горда задушен дистанционно «удавкой наслаждения». Кукольника живьем пожрали мухи. Похитителя Тоби с видеофильма на телефоне она заставила выпить едкую щелочь. Комиссар Креспи задохнулся, вдыхая пепел. Алхимик повешен головой вниз.
И еще я, напомнил себе Маркус.
Я должен был умереть в Туллиануме, но не умер. Маркус не знал, как это расценить. Ему повезло? Нет, везение ни при чем. Если бы судьба пошла ему навстречу, он сохранил бы память о том, что произошло.
Если бы не моя амнезия, Рим был бы спасен.
– Начнем отсюда, – предложила Сандра.
Маркус последовал за ней.
В спальне стояли две узкие кровати. На одной спала Матильда, другой никто не касался с того самого дня, когда пропал Тоби. Над изголовьем висел постер с футбольной командой «Рома». За девять лет какие-то игроки закончили карьеру, кто-то перешел в другой клуб, а иные просто состарились. Ничто не может с такой очевидностью показать мужчине стремительный бег времени, как постер с футболистами, подумала Сандра Вега. Она еще помнила, как ее муж Давид возил ее в дом своего детства, в Израиль. В его комнатенке была фотография команды «Манчестер Юнайтед». Разглядывая игроков одного за другим, Давид отметил, что все эти атлеты моложе его.
– Дай мне перечень, пожалуйста. – Маркус протянул руку. Он хотел взглянуть на список элементов расследования.
– Ты что-то придумал? – спросила Сандра.
– Нет, – признался он.
Они вдвоем уселись на кровать Тоби и стали вместе просматривать список. Пенитенциарий принялся зачеркивать данные, уже бесполезные.
Способ убийства: старинные практики пыток.
Белые парусиновые туфли (у Маркуса и епископа Горды).
Черная облатка (наркоман).
Татуировка в виде голубого кружка: Церковь затмения. Невинные жертвы.
Блэкаут – Лев Десятый.
Таинственная записная книжка.
Тоби Фрай.
Случайная составляющая: временная амнезия Маркуса.
– Нужно было добавить к списку Матильду Фрай, – сокрушалась Сандра. – Она обвела нас вокруг пальца потому, что когда-то была монахиней. И никто никогда не мог бы вообразить, что слуга Божья может убивать такими зверскими способами.
Тем временем Маркус сосредоточился на перечне. Силился понять, существует ли связь между записной книжкой, Тоби и амнезией, настигшей его самого.
– Я завел записную книжку, – сказал он. – Что и странно, ведь я прекрасно знаю, что не должен был этого делать. Как тебе известно, пенитенциарии не ведут записей, чтобы не оставлять следов. Тогда почему я пошел на такой риск? А главное: куда она подевалась, эта книжка?
– Ты, наверное, спрятал ее в надежном месте.
– Да, но зачем? – Маркус недоумевал и злился. – Я как будто предвидел амнезию и оставлял сообщения самому себе. Вырванные странички, которые мы находили, содержали указания, как продолжать расследование.
– Предвидеть амнезию нельзя, – успокоила его Сандра.
– Нельзя, ты права.
Маркус глубоко вздохнул. Поднял взгляд на противоположную стену, где висел диплом Матильды по классической филологии. Несмотря на высшее образование, она смогла найти только работу уборщицы. Почему же все-таки это так раздражало пенитенциария?
– Нужно обыскать квартиру, – заключил он. – За дело.
Они принялись выдвигать ящики, вываливать их содержимое на обе кровати. Потом рылись в вещах, надеясь найти какую-то подсказку, какой-то след. Маркус решил заглянуть и в матрасы. Распотрошил их, вытащил шерсть, пошарил внутри: ничего. Потом настал черед стенного шкафа. Он был разделен пополам. С одной стороны все еще висели вещи Тоби, с другой – его матери. У Матильды было немного одежды. Четыре летних платьица, пара зимних юбок, брюки и несколько свитерков. Но Сандру поразил коричневый футляр, бережно хранимый в самом углу. Она извлекла его, рассмотрела. Потом расстегнула молнию, проверить, что там внутри.
Там лежало облачение монахини.
Сандра хотела было положить его на место, но заметила странное выражение на лице Маркуса. Он был в смятении.
– Не может быть, – пробормотал пенитенциарий, беря одеяние у нее из рук. Сандра не понимала, чем вызван такой интерес.
Маркус держал в руках облачение, пристально глядя на головной убор с черным лоскутом, предназначенным для того, чтобы закрывать лицо. Матильда Фрай была не просто монахиней. Она была Христовой вдовой.
22
Когда он примчался в обитель на краю леса, не было нужды стучаться. Деревянная дверь стояла распахнутой настежь.
Едва войдя в старинный, сложенный из камня коридор, он увидел первый труп. Подошел к монахине, распростертой на полу. Черный лоскут по-прежнему закрывал лицо. Горло было перерезано.
Клинок, подумал он. Как Корнелиус Ван Бурен исхитрился раздобыть оружие?
Свечи, всегда горевшие в обители, гораздо раньше какого-то там блэкаута, потухли. Поэтому пенитенциарий вынужден был светить себе электрическим фонариком. Ему казалось, будто этим современным устройством он оскверняет место хранившихся веками, незыблемых обетов. Второй труп он нашел на лестнице. Узнал Христову вдову, носившую черные сапоги до колен, туго, до боли, зашнурованные. Кто знает, где остальные двенадцать. Но трудно вообразить, чтобы какая-нибудь из сестер смогла спастись от ярости зверя, так долго заключенного в клетку.
Добравшись наконец до открытой кельи, он надеялся обнаружить там безжизненное тело старого серийного убийцы. Абсурд, конечно же, но в глубине души он верил, что Маэстро теней покончит с собой. Но тот сбежал неведомо куда.
Чемодан с мужской одеждой, бритва, мелькнула у пенитенциария мысль. Матильда ждала его за стенами Ватикана, крепости, в которой он был заточен на долгие двадцать три года. Мир не ведал о существовании Корнелиуса. А теперь чудовище на свободе.
– Он на свободе и очень опасен, – поправил себя Маркус вполголоса.
Но Ван Бурен перед побегом не забыл попрощаться. Что-то оставил для него на койке. Подарок. Инкунабулу Плиния Старшего, которую пенитенциарий сам достал для него этой ночью, похитив из Ангелической библиотеки.
Кожаный переплет старинного манускрипта был разодран.
Вот куда спрятали клинок, сказал себе Маркус. Уборщица Матильда Фрай имела диплом по классической филологии. Это она вложила оружие в книгу, а я свалял дурака.
Внутри инкунабулы, на первой же странице, лежало послание, написанное собственной рукой Корнелиуса.
