– Я сделаю вам чаю, – предложила я и вышла на кухню. Очень захотелось курить. Я плотно закрыла кухонную дверь и с трудом открыла ветхую форточку.
Ничего себе жертва, подумала я. Я бы считала, что жертвой было бы остаться с нелюбимым мужем, только бы рядом с ребенком, да и как можно все это ставить на одни весы? Какие мужики? Ну просто нет на свете таких мужиков, ну не родились они просто, чтобы можно было выбирать между ними и собственным ребенком. Для меня это было определенно константой. Хотя я не была – и слава богу! – в такой ситуации. Да и жизнь за эти годы объяснила подробно, что такое компромиссы. И все же, если это компромисс… Понять до конца я этого всего, видимо, не способна. Для меня всегда был ребенок и – все остальное. Но мы же все такие разные. Да, не выглядит она счастливым человеком. А много ли я видела абсолютно счастливых людей? В общем, как сказал поэт, каждый выбирает по себе. И для себя. И в этом главная мудрость. Но все же ее очень жалко почему-то. Я налила чаю в большую щербатую кружку и выдавила туда половину лимона. Когда я зашла в комнату, Вероника опять дремала. Я посмотрела на часы – все мои планы на сегодня рассыпались как карточный домик. День был сбит и потерян.
Я позвонила ей на следующий день и спросила, не нужна ли ей моя помощь. Она вежливо и сухо отказалась. Я пожелала ей здоровья и сказала, чтобы она не беспокоилась насчет работы – скоро майские, а в начале мая я обычно уезжаю на дачу. Я всегда старалась уехать пораньше – на даче мне спокойнее и лучше работалось. Договорились, что она позвонит мне в начале сентября, когда закончится дачный сезон. И мы вернемся к нашим прежним деловым отношениям.
Быстро пролетело, как всегда, такое стремительное и короткое лето, и в сентябре навалились полным объемом домашние хлопоты. Я помнила о Веронике, но что-то мне мешало позвонить ей самой. К концу сентября она так и не объявилась, и я с чистой душой начала обзванивать знакомых с целью найти помощницу по хозяйству – как это интеллигентно мы называем сейчас. Женщина, конечно же, нашлась, и через пару дней она стояла на пороге моей квартиры: примерно моих лет, крупная, одышливая, ярко накрашенная, в пышном и пестром наряде. Очень говорливая и довольно громкая. Я предложила ей чаю – она попросила кофе. Выпила две чашки, съела пару бутербродов, обрадовалась, что в моем доме курят, и выкурила три сигареты подряд. Дальше все было по схеме. Я узнала про пьющего мужа – сволочь, конечно. Про стерву-дочь – шляется, красится, как матрешка, курит-выпивает, работать не желает. Про гадину, естественно, свекровь, совсем выжившую из ума. Про симптомы климакса – подробно. Про то, что денег не хватает – продукты дорожают, правительство врет, как всегда, о простых людях не думает. Подружки в основном курвы. Про то, где лучше покупать мясо. Про сестру-брошенку из деревни Липки Калужской области.
– Убираюсь я шустро – будете очень даже довольны! Но люблю во время работы попеть – это как, ничего? Не помешает?
Я сидела и кивала, как китайский болванчик. Начинала болеть голова. Потом она тяжело вздохнула и предложила начать прямо сейчас. Чего откладывать, раз уж все равно приехала на другой конец Москвы? Честно говоря, у меня были другие планы, и я на это не рассчитывала. Но отказать было как-то неловко. Она стянула платье в крупных пионах (точно – рынок!), надела на мощное тело растянутые треники и мужскую футболку. И принялась за дело.
Я зашла в свою комнату и плотно закрыла дверь. Из коридора доносились знакомые звуки:
– Мой мармеладный, я не права.
По крайней мере, здесь все ясно и без тайн, которые, как известно, настораживают. Сейчас в моем доме был абсолютно понятный мне человек, и я не испытывала неловкости от того, что она мыла мой унитаз. Неудобство – может быть. Но точно не неловкость. Мне не прислуживала жена олигарха, пусть даже бывшая жена. Эта женщина была на своем месте. Женщина-отгадка. Без ореола непонятности и тайны. И мне было вполне комфортно. В собственной квартире, между прочим.
Я занервничала – чем кормить мою новую фрекен Бок на обед, она-то точно не откажется. Потом вспомнила, что в холодильнике есть зеленые щи и рыбные котлеты и, успокоившись, села за письменный стол. Моя певунья вовсю гремела стульями. Я достала беруши и взяла лист бумаги и ручку. На сердце было ясно и спокойно. Я принялась за работу.
Бабье лето
Все, как всегда, получилось кувырком из-за этой дуры Инки. Прости господи, все-таки родное дитя. Позвонила, естественно, среди ночи. Кой черт ей задумываться, что мать, приняв очередную дозу снотворного, наконец заснула. У них-то в Москве белый день! Орать начала сразу, с разбега, орать и рыдать – одновременно. Это у нее отработано – с детства опыт неслабый. Пока Стефа врубилась, попробовала ее хоть как-то на секунду прервать и понять наконец, в чем дело, прошло минут пятнадцать.
Анька тоже, конечно, проснулась, а у нее со сном тоже не ахти.
В конце концов Стефа поняла, что внук Тема в больнице, какой-то сложный перелом голени, хорошего не обещают, возможны осложнения – в общем, надо менять билет и срочно лететь в Москву. Стефа сидела на кровати, опустив голову, свесив ноги, и монотонно приговаривала:
– Да, да. Я все поняла, поняла, конечно, буду, завтра все сделаю, да, буду, буду.
Анька стояла над ней в белой ночной рубашке до полу, скрестив руки на груди. Стефа положила трубку и подняла на подругу глаза:
– Ты как привидение, господи!
Анька, не поменяв позы, сурово спросила:
– Ну что там опять?
Стефа махнула рукой:
– Тема в больнице, ничего страшного. Но ты же знаешь Инку! Придется менять билет.
– Идем на кухню, – предложила Анька.
Они сели на высокие кухонные табуретки (Анька называла их насестом), закурили, и Анька ловким, отработанным движением плеснула виски в стаканы с тяжелым дном.
– Ну и!.. – грозно изрекла она.
– Буду менять билет, – вздыхая, ответила Стефа.
Несколько минут они молчали. А потом, естественно, Анька разразилась. Гнев ее был логичен и справедлив, так же, как и доводы. «И Инна твоя придурошная – тебе не привыкать, и с Темой, слава богу – тьфу-тьфу, ничего страшного. И осталось всего пять дней. И когда они тебя оставят в покое, эгоисты, сволочи!»
Стефа задумчиво смотрела в одну точку.
– Никогда, – сказала она.
– В смысле? – уточнила Анька.
– В смысле не оставят в покое, – устало бросила Стефа. Потом взмолилась: – Слушай, пойдем спать, может, еще прихватим часок-другой, а?
Анька махнула рукой и в сердцах почти швырнула пустой стакан в мойку.
– Ну не злись, – попросила ее Стефа. – Если еще и тебе надо объяснять…
Анька сдаваться не собиралась.
– Да что там объяснять? Взрослая баба, тридцать лет, а висит хомутом на твоей шее. Вместе с дебилом-мужем и со своим отмороженным папашей. Доколе? Я тебя спрашиваю. Ну сколько это еще будет продолжаться?
