– Хочу погулять, – тоном избалованного ребенка заявила я. Андрей посмотрел на сестру виновато-просящим взглядом: хочешь не хочешь, а жену надо слушаться, не то хуже будет. Елена Владимировна милостиво разрешила нам проветриться и выдала мне сумку с зимней одеждой. Я с нетерпением считала шаги, отдаляющие нас от 13-го отделения – скорее бы пооткровенничать с Мельниковым.
Утро выдалось морозное и снежное, свежий, выпавший ночью снег весело трещал под нашими ногами. Наконец мы отошли на приличное расстояние от здания лечебницы, и я закидала Мельникова расспросами.
– Ну, что прослушано в кабинете врача? – Я ожидала, что Андрей поведает мне как минимум о секретных переговорах Анны Викторовны с контрабандистами или о зловещих планах Снежной королевы убить как минимум половину нашего отделения. Но ответ Мельникова меня разочаровал.
– Ничего подозрительного твои «жучки» не зафиксировали, – сказал он. – Врач ни с каким криминалом не связана, а таблетки – твои и Настины – совершенно безвредные. Казаковой выдают «Кварилипин», а тебе – обычные витамины.
– Серьезно? – расстроилась я. – Но это странно. Настя убеждена, что врач ее травит.
– А ты уверена, что у нее все в порядке с головой и она психически здорова? – хмыкнул Андрей. – Судя по твоим рассказам, у нее явно не все дома, может статься, надумала себе черт-те что, а ты ее не разубедила.
Я вспомнила рассказ Насти про страдания с шоколадкой и согласилась с Андреем. Девчонка явно с мозгами не дружит, глупо верить ее страхам и подозрениям. Каргу в розовом она терпеть не может, потому что та заставляет ее есть, но с чего Вере Ивановне убивать девчонку? Казакова привыкла делить людей по принципу «хороший-плохой», а старшая медсестра попала под категорию «плохих». А злая – значит убийца, преступница и еще бог знает кто.
Я рассказала Мельникову о том, что мне удалось выведать нынешней ночью, и отдала ему флешку с письмом. Электронный носитель Андрей положил в бумажник, а письмо сфотографировал на телефон и отдал мне – мол, вдруг пригодится.
– Карине давали какие-то контрабандные препараты, – рассказала я «супругу». – В Швейцарии выпускают антидепрессант, а девчонке скармливали его аналог, вроде то же самое, но не апробированное.
– То есть Карина выступала в качестве подопытного кролика, – догадался Андрей. – Но почему в таком случае подобный препарат не дают Казаковой, у нее такой же диагноз.
– Сама не понимаю, – призналась я. – Еще и письмо это странное… Я сначала думала, что оно каким-то образом связано со смертью Семиренко, но вот каким? Лежало же оно в одном конверте с флешкой, значит, эти две улики связаны.
– Я внимательно просмотрю информацию и подумаю, – пообещал мне Андрей. – У тебя есть еще что-нибудь?
– А этого разве недостаточно? – вскинулась я. – За одну ночь я нарыла столько всякой всячины!
Я попросила Мельникова выполнить еще одно мое поручение, и тот пообещал, что завтра утром навестит меня в то же время, что и сегодня. Мы дошли с ним до моего отделения и изобразили трогательное прощание – словно видимся в последний раз в жизни. Елена Владимировна взирала на наш фарс с нежной улыбкой – вот-вот расплачется.
В туалет, когда я курила, зашла «на огонек» Настя – как всегда, стрелять у меня сигареты. Надо было попросить Мельникова притащить мне еще пару пачек – приходится рассчитывать и на Казакову, мне одной запасов вполне бы хватило.
– Проверили твои таблетки, – сообщила я девчонке. – Ничего криминального – тебе дают то же самое, что и выписывали, то есть этот твой «Кварилипин».
– Брешешь! – обвинила меня та во лжи. – Такого быть не может, я уверена! Таблетки, которые меня заставляют глотать, – какая-то наркота или что-то превращающее человека в бестолковый огурец! Я как обдолбанная после них!
– Настя, у меня есть знакомые, которые отнесли лекарство на экспертизу. То, что ты говоришь, – твои домыслы, а я привожу конкретные факты. Скорее всего, твой организм адаптировался к препарату, и он поменял действие. Такое бывает часто. Сколько времени ты пьешь эти таблетки?
– Года два… – провела рукой по лбу Казакова. Вид у нее был ошарашенный и потерянный. Похоже, она с трудом переваривала полученную информацию.
– Не может этого быть, не может быть… – как заведенная, повторяла Настя. – Они убивают, они Карину убили и меня хотят… Значит, травят снотворными, иначе быть не может!
Ну все, заклинило ее, про себя констатировала я. Если человек наподобие Казаковой вобьет себе что-то в голову, то хоть об стенку бейся – не переубедишь. Я терпеливо подождала, пока девчонка успокоится, и тихо продолжила:
– Прими это как факт. Ты пьешь совершенно безопасные лекарства, то есть те, которые выписал тебе врач. Никто убивать тебя не собирается, Вера Ивановна – злая, бесчувственная медсестра, но это не доказывает ее причастность к преступлению. Анна Викторовна – тоже не маньячка, я за ней наблюдаю. Да, она не такая внимательная и заботливая, как Антон Николаевич, согласна. Но это еще ничего не доказывает! У тебя просто чересчур живое воображение.
– Да ты ничего не знаешь! – в сердцах воскликнула девушка. – Я… я тебе не говорила, но поверь: Карину – убили, это факт! Убила Сабрина, она подкупила и старшую медсестру, и заместительницу Антона Николаевича! Я тебе поклясться могу чем угодно! И меня хотят убить! Веришь теперь?
Что мне твои клятвы, фыркнула про себя я. Верю только доказательствам, а не бабьим сказкам и каким-то левым заверениям.
– Что ты мне не рассказывала? – принялась допытываться я. – Ты что-то знаешь? Лучше скажи, чтобы поздно не было.
– Поздно? – переспросила Настя испуганно. – Ты… ты считаешь, что меня отравят, да? Скажи, это правда? Меня убьют?
– Убьют, если не расскажешь все, что знаешь, – пригрозила я. – Так что лучше выкладывай все начистоту. Если я буду знать всю правду, то смогу тебе помочь, а если и дальше будешь скрывать что-то – я бессильна. Так что выбирай.
Иногда приходится быть жестокой и прибегать к угрозам, что поделаешь. Но Казакову может заставить расколоться только страх за свою жизнь и рассудок – хотя, судя по всему, от здравого смысла в ее юной головке мало что осталось.
– Но ты мне поможешь? – бормотала девчонка. Я всерьез уже опасалась, что она точно тронется умом с перепугу, и ласково заверила ее, что обязательно спасу, помогу, вытащу из больницы и сделаю все, что та захочет. В обмен на правду, конечно.
– Меня просила она не говорить никому, – захныкала Настя. Я подсунула ей еще сигарету, девушка тут же схватила ее, точно ребенок – соску.
– Ну-ну, солнышко, не плачь, будь умницей, – засюсюкала я. – Все хорошо будет, расскажешь – тебе легче станет.
– Хорошо, – покорилась судьбе Настя. – Это Карина, она мне рассказала. Никому не говорила, только мне, потому что мы очень дружили. Мы ведь с ней похожи, понимаешь? Мы любим все красивое, у нас всегда было о чем поговорить… не ссорились никогда. Она моя лучшая подруга была, Карина даже матери и Сабринке это не рассказывала. Она мне первой про свою неземную любовь рассказала.
