Как она обращалась с вами?
Всегда очень объективно и честно. Основываясь исключительно на фактах. И всегда благожелательно. Мы все по очереди приносили на лекции какие-нибудь новые идеи, и в перерывах люди могли поговорить с ней, всегда о деле, всегда об идеях. К ней можно было подходить только с комментарием об идее.
Сердитой я видел ее только однажды. Она рассердилась на Фрэнка за то, что он слишком широко открыл окна и в них могла выпасть кошка. Она сказала нечто в том роде, что нельзя же так необдуманно поступать. А когда началось занятие, сказала всем нам: «Простите мою невыдержанность, но я боялась за кошек».
Иногда после очередной лекции я имел счастье оказаться среди приглашенных на «семинар» вопросов и ответов в ее квартире. Я спросил ее о том, чем был плох Генри Камерон в сравнении с Рорком, так как Камерон сломался, когда его дело пришло в упадок, а Рорк устоял на ногах, несмотря на многочисленные неприятности. Она ответила, что Камерон оказался слишком эмоциональным человеком.
Я был ошеломлен глубиной ее познаний, тем, что она могла взять такую простую вещь, как набросок статьи, и часами рассуждать о ней. Это было просто удивительно, однако она всегда придерживалась логики и фактов и вежливо отвечала на вопросы. Она всегда была полностью рациональным человеком. Насколько я помню, эти «семинары» вопросов и ответов завершились сразу после смерти Фрэнка. И я был очень расстроен этим, не только смертью Фрэнка и ее воздействием на нее, но и тем, что я готовил несколько новых вопросов к ней.
Случалось ли вам разговаривать с ней лично?
Да, таких разговоров у меня получилось два. Первый состоялся во время упомянутых выше публицистических курсов. Как я уже говорил, она хотела, чтобы мы писали статьи, и многие из нас предпринимали подобные попытки во время курсов. Моя попытка оказалась неудачной.
Вторая попытка после завершения курсов удалась мне лучше. Я написал статью о концепции цели, которая ей понравилась, и мисс Рэнд хотела опубликовать ее в Объективисте, однако публикация его очень скоро прекратилась. Однако мне было приятно то, что я сумел написать хорошую работу. Впоследствии Гарри Бинсвангер закончил свою докторскую диссертацию на близкую тему, тем самым пролив новый важный свет на вопрос.
Джон Ридпат
Джон Ридпат поддерживал знакомство с мисс Рэнд начиная с 1962 года до ее смерти в 1982 году. Он в течение тридцати двух лет, основываясь на ее идеях, преподавал историю мысли и экономику в Йоркском университете, Торонто, Канаде, а также выступал в защиту капитализма в университетах Северной Америки и Европы.
Даты интервью: 10, 11 и 22 июля 1999 года.
Скотт Макконнелл: Как случилось, что вы познакомились с Айн Рэнд?
Джон Ридпат: Весной 1961 года, получив степень бакалавра технических наук в Университете Торонто, я работал в компании, занимавшейся кондиционерами. Друг одолжил мне роман Атлант расправил плечи, полностью поглотивший меня тем летом, но только как художественное произведение. В конце осени 1961 года я возвратился в Торонто и увидел в газете объявление о том, что Натаниэль Бранден будет проводить лекцию об идеях Айн Рэнд.
Эта лекция стала поворотной в моей жизни. Мне было двадцать пять лет, я плохо разбирался в гуманитарных вопросах и — не умея понять свою собственную жизнь, не говоря уже об истории — погружался в цинизм. Та лекция произвела на меня впечатление, прежде всего, не философскими идеями Айн Рэнд, но ее глубоким проникновением в те идеи, которые лежат в основе жизни и истории общества. И летом 1962 года я вернулся в аудиторию — изучать историю идей.
Как вы впервые встретили ее?
Когда я работал над своей магистерской диссертацией в Университете Торонто, в Нью-Йорке объявили о проведении бала NBI. Я познакомился с ней в перерыве между танцами: увидел, что она осталась одна за своим столиком, подошел и представился.
И о чем вы с ней говорили?
О веселом и счастливом вечере, о значении для меня Атланта и моих выпускных планах. Однако более значимым для меня в тот вечер было не то, о чем мы говорили, но как происходил разговор — ее манера. Здесь, в танцевальном зале, я предполагал встретить интеллектуальный танк «Шерман» — сосредоточенный, серьезный, полный внимания, и был заранее готов к этому. Однако после первых нескольких мгновений я оказался в атмосфере счастья, благожелательности, деликатности, даже душевной теплоты. И с той самой первой нашей встречи до самой последней эта атмосфера сопровождала все то время, которое мне довелось провести в ее обществе.
Давала ли она вам какие-нибудь советы по поводу вашей преподавательской деятельности или академической жизни?
И да, и нет. Что касается преподавания, удача сопровождала меня с самого начала — я начал преподавать в Университете Вирджинии в 1965–1966 гг. Что касается успеха в преподавании, мы обсуждали значение как иерархии, так и примера, но в общем и целом, насколько я помню этот разговор, он скорее напоминал отчет с передовой о выигранной битве, чем наставление главнокомандующего.
Касательно академической жизни она таки дала мне совет. Она помогла мне научиться не учить собственных учителей — вне зависимости от того, насколько они в этом нуждались. A кроме того, предупредила меня о глубине академической коррупции, распространенной куда глубже, чем я мог это представить — во всяком случае, до того, как стал преподавателем в Йоркском университете, Торонто.
Кроме того, по ходу дела она ответила на множество моих вопросов, отчасти относившихся к экономике, но в основном об истории познания и идеях, оставивших свой след в истории философов.
Помните ли вы какие-нибудь из ее ответов?
Да. Например, она говорила о величии Аристотеля, объясняя глубину его интеллектуальных озарений, любовь к научным исследованиям, широту интересов и в особенности независимость, позволившую ему открыть многое, дотоле неизвестное цивилизации.
Помню также одну нашу дискуссию по поводу концепции индивидуализма, которая завела нас к вопросу о первичности индивидуальных сущностей, в свой черед породившему вопрос: «Что такое сущность?» Если сущностью может быть кирпич, то как может быть сущностью стена? В стене много кирпичей, так к чему же относится это понятие — к одному или к другому? Конечно, она могла ответить: это зависит от контекста и может относиться или к тому, или к другому. Путаница возникала из непонимания контекстов. Вот пример тех разговоров, которые мы с ней вели.
Я ярко помню другой пример ее способности погрузиться к основам, чтобы разрешить спор. После ее выступления в Форд Холле, уже в ее гостиничном номере, один из нас спросил, не может ли она разрешить возникший между многими из нас спор. Вопрос состоял в том, является ли частичное банковское резервирование скрытой кражей или законной банковской операцией, благодаря тому что она создает расширенный кредит на заданной базе. Мы — несколько аспирантов, если уже не докторов экономических наук — разделились в мнениях по этому поводу. С характерной для нее сосредоточенностью она задала несколько вопросов, обнаружив удивительное знание дела, и — хоп — ответ становится очевидным. Эта операция вполне законна — суть ее определяется информированным и просчитанным риском и потому не является кражей.
