Сирена выла и выла совсем близко. Эдди закрыл глаза, и веки просвечивали красным. Потом красное стало черным – на него легла тень. Маленького мальчика на трехколесном велосипеде.
– Все хорошо? – спросил маленький мальчик.
– По мне видно, что у меня все хорошо?
– По тебе видно, что у тебя все ужасно. – И маленький мальчик отъехал, напевая детскую песенку.
Эдди опять начал смеяться. Подъехала полицейская машина; он услышал скрип тормозов. Ему захотелось, чтобы приехал мистер Нелл, хотя Эдди и знал, что мистер Нелл – пеший патрульный.
«Так почему, скажи на милость, ты смеешься?»
Эдди не знал, как не знал, почему, несмотря на боль, он испытывает такое огромное облегчение. Может, причина состояла в том, что он по-прежнему жив, отделался всего лишь сломанной рукой и все еще поправимо? Тогда его полностью устроил такой ответ, но годы спустя, сидя в библиотеке Дерри со стаканом джина и сливового сока перед собой и ингалятором под рукой, он сказал остальным, что чувствовал – причина не только в этом; он был достаточно взрослым, чтобы это чувствовать, хотя и не мог понять или выразить словами, в чем еще.
«Я думаю, что тогда впервые в жизни ощутил настоящую боль, – мог бы сказать он своим друзьям. – И она оказалась совсем не такой, как я ее себе представлял. Она не уничтожила меня как личность… у меня появилась база для сравнения, я выяснил, что человек может существовать, испытывая боль и несмотря на боль».
Эдди повернул голову направо и увидел большие черные шины «Файрстоун», сверкающие хромом колпаки, пульсирующие синие огни. И тут же услышал голос мистера Нелла, густой ирландский, невероятно ирландский, куда более похожий на голос Ирландского копа в исполнении Ричи, чем на настоящий голос мистера Нелла… но, возможно, сказывалось расстояние:
– Господи Йисусе, это же малыш Каспбрэк!
В этот самый момент Эдди «улетел».
4
И, за одним исключением, довольно долго где-то «летал».
В себя он пришел совсем ненадолго в «скорой». Увидел мистера Нелла, который сидел у стены, пил что-то из маленькой бутылки коричневого стекла и читал книгу карманного формата. Называлась книга «Суд – это я»
105. Такой большой груди, как у девушки на обложке, Эдди видеть не доводилось. Его взгляд сместился с мистера Нелла на водителя. Тот обернулся к Эдди и одарил его широкой зловещей улыбкой, лицо было мертвенно-бледным от грима и талька, глаза сверкали, как новенькие четвертаки. За рулем «скорой помощи» сидел Пеннивайз.
– Мистер Нелл, – прохрипел Эдди.
Мистер Нелл поднял голову и улыбнулся:
– Как себя чувствуешь, мой мальчик?
– …водитель… водитель…
– Да мы в минуту приедем. – Мистер Нелл протянул Эдди маленькую коричневую бутылку. – Глотни. Сразу полегчает.
Эдди выпил чего-то такого, что напоминало жидкий огонь. Закашлялся, вновь разбередив руку. Опять посмотрел на водителя. Какой-то незнакомый мужчина со стрижкой-ежиком. Не клоун.
Эдди вновь провалился в небытие.
И снова пришел в себя уже в палате приемного отделения. Медсестра влажной прохладной тряпкой стирала с его лица кровь, грязь, харкотину и кусочки гравия. Лицо щипало, но влажная тряпка приятно холодила кожу. Он услышал голос матери, бушующей за дверьми, и попытался попросить медсестру не впускать ее, но ни слова не срывалось с его губ, как он ни старался.
– …если он умирает, я хочу это знать! – кричала его мать. – Вы меня слышите? Знать это – мое право, и увидеть его – мое право! Вы знаете, что я могу вас засудить? Я знакома с адвокатами, со многими адвокатами! Некоторые из моих лучших друзей – адвокаты!
– Не пытайся говорить, – посоветовала Эдди медсестра. Молодая, и он чувствовал, как ее груди прижимались к его руке. На мгновение у него мелькнула безумная мысль, что медсестра – Беверли Марш, а потом он в очередной раз отключился.
Когда очнулся, мать уже была в палате и со скоростью пулемета что-то выговаривала доктору Хэндору. Габариты Сони Каспбрэк поражали воображение, ее ноги, толстенные, но на удивление гладкие, обтягивали эластичные чулки. На бледном лице выделялись пламенеющие пятна румян.
– Мама… – удалось вымолвить Эдди, – все хорошо… я в порядке…
– Нет, ты не в порядке, – простонала миссис Каспбрэк. Она заломила руки, и Эдди услышал, как хрустнули костяшки ее пальцев. Почувствовал, как от одного взгляда на нее его дыхание начинает учащаться. Он же видел, в каком она состоянии, как на нее подействовало последнее происшествие с ним. Он хотел сказать ей: «Успокойся, а не то тебя хватит удар», – но не смог. В горле слишком пересохло. – Ты не в порядке, ты получил тяжелую травму, очень тяжелую травму, но все с тобой будет хорошо, это я тебе обещаю, Эдди, все с тобой будет хорошо, даже если нам придется привезти всех специалистов, какие только есть в телефонном справочнике. Ох, Эдди… Эдди… твоя бедная рука.
Она разразилась громогласными рыданиями. Эдди увидел, что медсестра, которая умыла его, смотрит на нее без всякого сочувствия.
И по ходу этого спектакля доктор Хэндор бормотал:
– Соня… пожалуйста, Соня… Соня… – Тощий, болезненного вида мужчина, с маленькими усиками, которым не хватало густоты, да и подстригал он их неровно, поэтому на левой стороне они были подлиннее, чем на правой. И он явно нервничал. Эдди помнил, как этим утром охарактеризовал его мистер Кин, и пожалел доктора Хэндора.
Наконец, собравшись с духом, Расс Хэндор сумел добавить голосу твердости.
– Если вы не возьмете себя в руки, вам придется выйти, Соня.
Она развернулась к нему, и он отступил на шаг.
– Я ничего такого не сделаю! Даже не предлагайте! Здесь в мучениях лежит мой сын! Мой сын лежит здесь на ложе боли!
Эдди поразил их всех, обретя нормальный голос.
– Я хочу, чтобы ты вышла, мама. Если им придется сделать что-то такое, от чего я буду кричать, а я думаю – им придется, будет лучше, если ты выйдешь.
Она повернулась к нему, изумленная… и обиженная. Увидев обиду на ее лице, Эдди почувствовал, как неумолимо начинает сжимать грудь.
– Я, конечно же, не уйду! – вскричала она. – Как ты мог такое сказать, Эдди! У тебя бред. Ты не понимаешь, что говоришь, это единственное объяснение!
– Я не знаю, о каком вы говорите объяснении, и оно меня не интересует, – подала голос медсестра. – Мне понятно только одно: мы стоим и ничего не делаем, тогда как нам надо заниматься рукой вашего сына.
– Вы говорите мне… – начала Соня, и голос ее, высокий, поднялся еще на пару октав, что случалось, когда она слишком волновалась.
