Крик нарастал, не теряя трескучей, насекомной составляющей. Билл отошел еще на шаг, кровь отлила от лица, глаза вылезли из орбит, губы превратились в лиловый шрам под носом.
– Застрели эту тварь, Беверли! – услышал Бен собственный крик. – Застрели ее через дверь, застрели, пока она не схватила нас! – А солнечные лучи падали на пол коридора сквозь грязное окно в дальнем конце тяжелым давящим грузом.
Беверли подняла рогатку, словно загипнотизированная, а треск становился все громче, громче, громче…
Но прежде чем она до отказа растянула резинку, Майк закричал:
– Нет! Нет, Бев! Господи! Чтоб я сдох! – И, невероятно, Майк засмеялся. Протиснулся вперед, взялся за ручку, повернул, толкнул дверь. Она со скрипом вышла из разбухшей от сырости дверной коробки. – Это же лосиная дудка. Всего лишь лосиная дудка, ничего больше. Чтобы отпугивать ворон!
За дверью они увидели пустую комнату. На полу лежала банка из-под «Стерно» с отрезанными донышками. Посередине в банке натянули вощеную веревку, концы завязали снаружи, у пробитых дырок. И хотя никакого ветра в комнате не было – единственное окно закрыто и забито досками, свет проникал только в щели отдельными лучиками, – источником этого жуткого треска, конечно же, служила банка.
Майк подошел и с силой ее пнул. Треск прекратился, как только банка полетела в дальний угол.
– Всего лишь лосиная дудка. – Он повернулся к остальным, словно извиняясь. – Мы ставим их на пугала. Пустяковина. Дешевый трюк. Но я-то не ворона. – Он посмотрел на Билла, больше не смеясь, но улыбаясь. – Я все еще боюсь Оно – думаю, мы все боимся, – но Оно тоже боится нас. И, по правде говоря, думаю, сильно боится.
Билл кивнул:
– Я то-оже т-так ду-умаю.
Они двинулись к двери в конце коридора, и когда Бен увидел, как Билл сунул палец в дыру, оставшуюся на месте дверной ручки, он понял, что там все и закончится: за этой дверью никакие трюки их поджидать не будут. Завоняло еще сильнее, и усилилось грозное ощущение, что две противоборствующие силы смыкаются вокруг них. Бен посмотрел на Эдди: одна рука на перевязи, вторая сжимает ингалятор. Посмотрел на Бев – она стояла с другой стороны, бледная, поднявшая рогатку, которая напоминала вилку. Подумал: «Если нам придется бежать, я постараюсь защитить тебя, Беверли. Клянусь, постараюсь».
Она, должно быть, уловила его мысль, потому что повернулась и натужно улыбнулась ему. Бен улыбнулся в ответ.
Билл потянул дверь на себя. Петли туго заскрипели и замолчали. За дверью находилась ванная комната… какая-то странная. Кто-то в ней что-то разбил – поначалу Бен понял только это. Не бутылку… а что?
Повсюду, злобно поблескивая, лежали белые крошки и осколки. Потом Бен понял. Действительно чистое безумие. Он рассмеялся. Ричи присоединился к нему.
– Кто-то разрешил дедушке пропердеться, – высказал свое предположение Эдди. Майк, смеясь, закивал. Стэн улыбнулся. Только Билл и Беверли оставались мрачными.
Пол усеивали мелкие осколки фаянса. Все, что осталось от взорвавшегося унитаза. Наклонившийся бачок стоял в луже воды. Не разбился он только потому, что туалет стоял в углу и бачок соскользнул по стенке.
Они столпились позади Билла и Беверли, под ногами хрустели осколки фаянса. «Кто бы это ни был, – подумал Бен, – унитаз он разнес вдребезги». Представил себе Генри Бауэрса, бросающего в унитаз два или три фейерверка М‐80, захлопывающего крышку сиденья и удирающего со всех ног. А что еще, кроме динамита, могло так разворотить унитаз? Несколько увесистых кусков осталось, но буквально считаных. Большая часть унитаза превратилась в мелкие осколки, чем-то напоминающие дротики, какими стреляют из духовых трубок. Обои (те же гирлянды роз и танцующие эльфы) испещрили дырки. Выглядели они так, будто кто-то выстрелил из дробовика, но Бен понимал, что это все те же осколки фаянса, вогнанные в стены силой взрыва.
Ванна стояла на фигурных ножках в виде лап, и грязь долгие годы собиралась между тупых когтей. Бен заглянул в нее и увидел на дне слой песка и грязи. Сверху на них смотрела ржавая душевая головка. Раковина и шкафчик-аптечка над ней остались нетронутыми. За открытыми дверцами шкафчика они видели пустые полки с маленькими кольцами ржавчины там, где раньше стояли бутылки.
– Я бы не подходил близко, Большой Билл! – с тревогой воскликнул Ричи, и Бен оглянулся.
Билл приближался к сливному отверстию в полу, над которым раньше стоял унитаз. Он наклонился над ним… потом повернулся к остальным.
– Я с-слышу ра-аботающие на-асосы… как в Пу-устоши!
Бев подошла к Биллу. Бен шагнул за ней, и да, услышал мерное гудение. Да только, эхом проносясь по трубам, оно совсем не напоминало работу машин. Казалось, звуки эти издает что-то живое.
– О-о-оттуда Оно п-приходило. – Лицо Билла смертельно побелело, но глаза ярко сверкали от возбуждения. – Оттуда Оно п-приходило в тот де-ень, и оттуда Оно п-приходит в‐всегда! Из ка-а-анализации!
Ричи покивал.
– В подвале мы Оно не увидели. Оно спустилось по лестнице. Потому что в дом приходило отсюда.
– И это сделало Оно? – спросила Беверли.
– Оно то-о-оропилось, ду-умаю, – серьезным голосом ответил Билл.
Бен заглянул в трубу. Диаметром примерно в три фута и черную, как шахта. Внутреннюю керамическую поверхность покрывала корочка чего-то такого, о чем не хотелось и думать. Поднимающееся из трубы гудение действовало гипнотически… и внезапно он что-то увидел. Не теми глазами, которыми смотрел на мир, сначала не ими, но третьим глазом, глубоко упрятанным в разуме.
Оно мчалось к ним, приближалось со скоростью экспресса. Оно в своем естественном обличье, каким бы оно ни было: другое обличье, почерпнутое из их мыслей, Оно приняло бы только по прибытии сюда. Оно приближалось, поднимаясь из грязных труб и черных катакомб, глаза Оно сверкали звериным желтовато-зеленым светом; приближалось, приближалось; Оно приближалось.
А потом – сначала как искры – он увидел в этой темноте глаза Оно. Они обрели форму – сверкающие и злобные. К гудению машин присоединился новый звук: «У-у-у-у-у-у…» – из канализационной трубы дохнуло зловонием, и Бен подался назад, кашляя и задыхаясь.
– Оно близко! – прокричал он. – Билл, я видел Оно, совсем рядом!
Беверли подняла рогатку.
– Хорошо.
Что-то вырвалось из канализационной трубы. Бен, когда позже пытался восстановить в памяти это первое столкновение с Оно, смог вспомнить только какую-то серебристо-оранжевую форму. Не призрачную – вполне материальную, и Бен чувствовал, что под этой оболочкой скрывается что-то еще, не менее реальное… но его глаза не могли разглядеть то, что он видел перед собой, во всяком случае, достаточно точно.
Потом Ричи попятился, его лицо превратилось в маску ужаса, и он закричал: «Оборотень! Билл! Это Оборотень! Подросток-оборотень!» И внезапно переменчивость формы исчезла, приняв единый образ для Бена и для всех остальных. Они все увидели Оно, каким его видел Ричи.
