– Вы все? Я отдалась вам всем?
Она увидела ошеломленное лицо Билла, его отвисшую челюсть… и внезапное понимание. Но сказалось не ее откровение; даже потрясенная до глубины души, она это видела. Открылось и ему.
– Мы…
– Билл? Что это?
– Так ты нас вытащила, – ответил он, и глаза его заблестели так ярко, что испугали ее. – Беверли, неужели ты не по-о-онимаешь? Так ты нас вытащила! Мы все… но мы были… – Внезапно на его лице отразились испуг, неуверенность.
– Ты помнишь остальное? – спросила она.
Он медленно покачал головой.
– Не в подробностях. – Билл поднял на нее глаза, и Беверли увидела, что он очень испуган. – Наше же-е-е-лание выбраться – вот что в действительности позволило нам выбраться оттуда. И я не у-уверен… Беверли. Я не уверен, что взрослые могут это сделать.
Она долго молча глядела на него, села на край кровати, сняла остатки одежды, не задумываясь над тем, что делает. Билл любовался ее гладким и прекрасным телом, линия позвоночника едва различалась в сумраке, когда она наклонилась, чтобы снять нейлоновые, до колен чулки. Волосы тяжелой массой падали на одно плечо. Билл подумал, что снова захочет ее до того, как настанет утро, и чувство вины вернулось, сглаживаемое лишь слабым утешением: Одра по другую сторону океана. «Бросаю еще одну монетку в музыкальный автомат, – подумал Билл. – Песня называется «Чего она не знает, то ей не повредит». Но где-то вредило. Скажем, в пространствах между людьми.
Беверли встала, разобрала постель.
– Ложись. Нам нужно поспать. Нам обоим.
– Хо-орошо. – Потому что она сказала правду, день выдался очень долгим. Больше всего ему хотелось спать… но не одному, сегодня – точно не одному. Шок, вызванный последним потрясением, сглаживался, возможно, слишком быстро, и сейчас он чувствовал себя таким усталым, таким выдохшимся. Реальность все более переходила в сон, и, несмотря на не отпускающее его чувство вины, он также понимал, что это безопасное место. Какое-то время он мог полежать здесь, поспать в ее объятьях. Он жаждал ее тепла и дружелюбия. Сексуальный заряд оставался у обоих, но это не могло причинить вреда ни одному из них.
Билл снял носки и рубашку и забрался к ней в постель. Она прижалась к нему теплыми грудями, длинными прохладными ногами. Он обнимал ее, ощущая их различия: ее тело длиннее, чем у Одры, груди и бедра более полные, но это желанное тело.
«Дорогая, с тобой следовало быть Бену, – сонно подумал он. – Я считаю, именно так и должно было быть. Почему с тобой не Бен?
Потому что ты был тогда, и ты – сейчас, вот и все. Потому что то, что должно повториться, всегда повторяется. Кажется, это сказал Боб Дилан… или, может, Рональд Рейган. А может, это я, потому что Бен – тот, кто должен проводить даму домой».
Беверли прижималась, но не сексуально (хотя, пусть он и засыпал, она чувствовала, как его конец напрягается у ее ноги, и радовалась этому), а с тем, чтобы ощущать его тепло. Она и сама наполовину спала. Беверли искренне радовалась тому, что она здесь, рядом с ним, после стольких лет. Она знала это, потому что чувствовала и привкус горечи. Понимала, что у них только эта ночь, может, и возможность еще раз насладиться друг другом завтрашним утром. А потом им предстояло уйти в канализационные тоннели, как они ушли туда прежде, и найти Оно. Круг сожмется еще сильнее, и их нынешние жизни плавно перетекут в их детство; они превратятся в существ, пребывающих на каком-то безумном листе Мебиуса.
Или это произойдет, или они все там умрут.
Она повернулась. Он просунул руку между ее боком и рукой, мягко обхватил ладонью грудь. И ей незачем было лежать без сна, задаваясь вопросом, не сожмутся ли пальцы, чтобы причинить боль.
Мысли начали разбегаться – она соскальзывала в сон. Как всегда, она увидела яркие цветы на лугу, по которому шла, – множество цветов, которые покачивались под синим небом. Цветы растаяли, и возникло ощущение падения – ощущение, которое в детстве иногда будило ее. Она просыпалась, как от толчка, вся в поту, с раскрытым в крике ртом. Из учебника по психологии, прочитанного в колледже, она узнала, что в детских снах падение – обычное дело.
Но на этот раз она не проснулась, как от толчка. Чувствовала теплую и успокаивающую тяжесть руки Билла, его ладонь и пальцы, обнимающие грудь. «Если я и падаю, – подумала она, – то падаю не одна».
Потом она приземлилась и побежала: этот сон, каким бы он ни был, развивался быстро. Она бежала за ним, преследуя сон, тишину, может, даже время.
Годы летели. Годы бежали. Если ты разворачиваешься и бежишь за своим детством, ты действительно должен рвать подметки и выкладываться полностью. Двадцать девять, год, когда она начала мелировать волосы (быстрее). Двадцать два, год, когда она влюбилась в футболиста, которого звали Грег Мэллори, и он практически изнасиловал ее после вечеринки в студенческом общежитии (быстрее, быстрее). Шестнадцать, когда она напилась с двумя подружками на обзорной площадке Холма синешейки в Портленде. Четырнадцать… двенадцать…
быстрее, быстрее, быстрее…
Она бежала в сон, догоняя двенадцать, догнала, проскочила сквозь барьер памяти, один из тех, которыми Оно окружило их всех (по вкусу он напоминал холодный туман, заполнивший легкие, которым она дышала во сне), вбежала в одиннадцатилетие, бежала, бежала, как очумелая, бежала, чтобы обогнать дьявола, теперь оглядываясь, оглядываясь…
6
Пустошь – 12:40
через плечо, выискивая их взглядом, когда, спотыкаясь и оскальзываясь, спускалась вниз по склону. Не видела, пока не видела. Она «действительно приложила его», как иногда говорил ее отец… одной мысли об отце хватило, чтобы по ней прокатилась волна чувства вины и отчаяния.
Она заглянула под хлипкий мост, надеясь увидеть прислоненного к стойке Сильвера, но велосипеда не было. Лежала только горка игрушечного оружия, которое они больше не забирали домой, и ничего больше. Она зашагала по тропе, оглянулась… и вот они: Рыгало и Виктор поддерживали между собой Генри. Все стояли на насыпи, как индейцы-часовые в фильме с Рэндольфом Скоттом. Бледный как смерть Генри указал на нее. Виктор и Рыгало начали помогать ему спуститься по склону. Земля и гравий летели из-под ног.
Беверли долго, словно загипнотизированная, смотрела на них. Потом повернулась и побежала через ручеек, вытекающий из-под моста, игнорируя камни, положенные Беном, расплескивая мелкую воду кроссовками. Она бежала по тропе, горячий воздух врывался в горло. Чувствовала, как дрожат мышцы ног. Сил у нее оставалось немного. Клубный дом. Если бы она успела добраться туда, они бы, наверное, не смогли бы ее поймать.
Она бежала по тропе, ветки хлестали по лицу, по раскрасневшимся щекам, одна ударила по глазу, который начал слезиться. Бев свернула направо, продралась через кусты, вышла на поляну. Увидела, что замаскированные потайная дверца и окно открыты, из них доносится рок-н-ролл. Заслышав шум, Бен Хэнском выглянул из клубного дома. В одной руке он держал коробку мятных леденцов, в другой – комикс Арчи.
