Если Генри набросился на какую-то старушку, он тем самым поднялся выше плоскости видения взрослых. И Бен не мог найти более убедительного свидетельства безумия Генри.
По лицу Бена Беверли поняла, что он ей верит, и испытала облегчение. Она могла не говорить о том, что мистер Росс просто сложил газету и ушел в дом. Она не хотела говорить об этом. Слишком это пугало.
– Пошли на Канзас-стрит. – Бен резко открыл потайную дверцу. – Приготовься к тому, что придется бежать.
Он высунулся из клубного дома и огляделся. На поляне царило спокойствие. Слышалось лишь журчание Кендускига, протекающего совсем рядом, пение птиц, мерное урчание дизельного двигателя тепловоза на железнодорожной станции. Больше ничего – и это настораживало. Наверное, гора упала бы с плеч Бена, если б он услышал, как Генри, Виктор и Рыгало с руганью ломятся через кусты на берегу. Но эти звуки до его ушей не доносились.
– Вылезаем. – Он выбрался сам и помог вылезти Беверли. Она тоже тревожно огляделась, руками пригладила волосы, поморщилась, почувствовав, какие сальные.
Он взял ее за руку, и сквозь кусты они направились на Канзас-стрит.
– Нам лучше не показываться на тропе.
– Нет, – возразила Беверли. – Мы должны спешить.
Он кивнул.
– Хорошо.
Они вышли на тропу и зашагали на Канзас-стрит. Однажды она споткнулась о камень на тропе и…
7
Территория семинарии – 2:17
…Генри тяжело упал на посеребренный луной тротуар. Что-то буркнул, а вместе с бурчанием полилась кровь, расплескалась по треснутому бетону. В лунном свете она выглядела черной, как кровь жука. Генри долго и тупо смотрел на кровь, потом поднял голову, чтобы оглядеться.
Канзас-стрит в столь поздний час спала. Дома стояли темные, лишь кое-где горели ночники.
Ага. Канализационная решетка.
Шарик с улыбающейся физиономией, привязанный к одному из стальных прутьев, покачивался под слабым ветерком.
Генри поднялся на ноги, прижимая к животу липкую руку. Ниггер приложил его крепко, но Генри приложил ниггера сильнее. Дассэр. И Генри чувствовал, что по сравнению с ниггером он еще очень легко отделался.
– Парню крышка, – пробормотал Генри и, пошатываясь, миновал воздушный шарик. Свежая кровь, продолжающая сочиться из раны на животе, заблестела на руке. – С ним покончено. Сделал сопляка. Сделаю их всех. Будут знать, как бросать камни.
Мир покачивался на длинных, пологих волнах, тех самых комберах, какие показывали по стоящему в палате телику перед каждой серией «Отдела 5-О»,
(арестуй их, Дэнно, ха-ха, Джек гребаный Лорд
130 в порядке. Джек гребаный Лорд очень даже в порядке)
и Генри мог Генри мог Генри мог почти…
(слышать звук, который издавали большие парни с Оаху, когда поднимались на гребень и сотрясали
(сотрясалисотрясалисотрясали
(реальность мира. «Пайплайн»
131. «Шантис»
132. Помните «Пайплайн»? «Пайплайн» была очень ничего. «Уайп-аут»
133. Безумный смех в самом начале, напоминающий смех Патрика Хокстеттера. Гребаный пидор. Дрочил себе, как и мне)
что его волновало, так это
(черт, гораздо лучше, чем хорошо, все просто ОТЛИЧНО, все ПРОСТО ЗАМЕЧАТЕЛЬНО
(хорошо Пайплайн седлай ее не отступай мои ребята ловят волну и
(седлают
(седлаютседлаютседлают
(волна и тротуар серфингуют со мной седлай
(волну седлай мир но держи)
ухо в голове: оно продолжало слышать тот громкий дребезжащий звон; глаз в голове: он продолжал видеть голову Виктора, поднимающуюся на конце той пружины, с веками, и щеками, и лбом, татуированными розочками крови.
Генри смотрит налево и сквозь застилающий глаза туман видит, что дома уступили место высокой зеленой изгороди. Над ней возвышается узкая, мрачная викторианская глыба Теологической семинарии. Все окна темны. Последние выпускники покинули стены семинарии в июне 1974 года. Тем же летом двери семинарии закрылись, и если кто теперь и входил в это здание, то в одиночестве… и по разрешению клуба болтливых женщин, которые именовали себя «Историческим обществом Дерри».
Генри подошел к дорожке, которая вела к парадной двери. Ее перегораживала тяжелая цепь, с которой свисала металлическая табличка с надписью «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН. ТЕРРИТОРИЯ ОХРАНЯЕТСЯ ПОЛИЦЕЙСКИМ УПРАВЛЕНИЕМ ДЕРРИ».
Здесь ноги Генри заплелись, и он вновь тяжело плюхнулся на тротуар. Шмяк! Впереди автомобиль выехал на Канзас- с Хоторн-стрит. Свет залил мостовую и тротуары. Генри всматривался в ослепительное сияние, пока не увидел мигалки на крыше: к нему приближался легавомобиль.
Он прополз под цепью и свернул налево, под прикрытие зеленой изгороди. Ночная роса приятно холодила разгоряченное лицо. Генри уткнулся в траву, поворачивал голову из стороны в сторону, пил, что мог выпить.
Патрульная машина проплыла мимо, не снижая скорости.
Потом внезапно включилась мигалка, разгоняя темноту вспышками синего света. На пустынных улицах в сирене не было никакой необходимости, но она вдруг заревела во всю мощь. С мостовой донесся визжащий скрип покрышек.
«Поймали, меня поймали», – запричитал разум… и лишь потом Генри сообразил, что патрульная машина удаляется от него по Канзас-стрит. Мгновение спустя адский, пронзительный вой наполнил ночь, надвигаясь на него с юга. Он представил себе огромного, с шелковистой шерстью, черного кота, прыжками несущегося в темноте, с зелеными глазами и стоящей дыбом шерстью, Оно в новом обличье, спешащее к нему, спешащее пожрать его.
Мало-помалу (и только по мере того, как вой стал стихать) он сообразил, что мимо проехала «скорая», в том же направлении, что и легавомобиль. Дрожа всем телом, Генри лежал на мокрой траве, теперь слишком холодной, борясь
(пей друг веселись друг рок-н-ролль у нас курицы в сарае в каком еще сарае в моем они сарае)
с тошнотой. Он боялся, что выблюет все кишки, если его начнет рвать… а ему предстояло убрать еще пятерых.
«Скорая» и патрульная машина. Куда они направлялись? Разумеется, в библиотеку. К ниггеру. Но они опоздали. Я его прирезал. Могли бы и не включать сирену, парни. Он ее не услышит. Он такой же мертвый, как и заборный столб. Он…
