– Выглядит как кафедральный собор, – выдохнула Беверли.
– Откуда идет свет? – полюбопытствовал Бен.
– Су-удя по в‐всему, п-прямо из с-стен, – ответил Билл.
– Мне это не нравится, – заявил Стэн.
– По-ошли. Ге-енри ды-ышит на-ам в с-спину…
Громкий, резкий крик разорвал сумрак, потом раздались шелестящие, тяжелые удары крыльев. Из темноты появился темный силуэт, один глаз горел, второй напоминал потушенную лампу.
– Птица! – закричал Стэн. – Смотрите, птица!
Оно пикировало на них, как заправский штурмовик, чешуйчатый оранжевый клюв открывался и закрывался, показывая розовое нутро рта, нежное, как атласная подушка в гробу.
Нацелилось Оно прямо на Эдди.
Клюв ткнулся в плечо, и Эдди почувствовал, как боль растекается по мышцам, будто кислота. Кровь потекла на грудь. Эдди вскрикнул, когда ему в лицо ударил поток тлетворного тоннельного воздуха, разогнанного крыльями Оно. Птица развернулась и полетела назад, глаз злобно блестел, вращаясь в глазнице, блеск этот пропадал лишь на мгновения, когда глаз закрывала тонкая мембрана века. Когти Оно искали Эдди, который, закричав, пригнулся. И когти вспороли рубашку, рассекли материю, нарисовав на спине Эдди неглубокие алые линии вдоль лопаток. Эдди, крича, пытался отползти в сторону, когда птица ринулась в очередную атаку.
Майк рванулся вперед, сунув руку в карман, вытащил перочинный ножик с одним лезвием, открыл его. И когда птица вновь попыталась подхватить Эдди, ударил ножиком по лапе. Ножик вошел глубоко. Брызнула кровь. Птица отлетела, а потом атаковала вновь, складывая крылья, превращаясь в пулю. Майк в последний момент отпрыгнул в сторону, ткнул ножиком. Промахнулся, и лапа птицы с такой силой ударила ему по запястью, что рука онемела (потом синяк протянулся до локтя). Перочинный ножик отлетел в темноту.
Птица возвращалась, торжествующе крича, и Майк накрыл своим телом Эдди, в ожидании худшего.
Стэн шагнул к тому месту, где лежали мальчики. Встал над ними, маленький и аккуратный, несмотря на грязные руки, штаны, рубашку, и внезапно как-то странно вытянул руки вперед: ладони вверх, пальцы вниз. Птица издала очередной крик и спикировала на Стэна, разминувшись с ним на какие-то дюймы. Ветром волосы Стэна подняло, после пролета птицы они вернулись на прежнее место. Стэн развернулся на сто восемьдесят градусов, чтобы лицом встретить следующую атаку.
– Я верю в алых танагр, хотя никогда ни одной не видел, – четко и ясно произнес он. Птица закричала и заложила вираж, уходя в сторону, словно он в нее выстрелил. – То же самое я могу сказать о грифах, об илистых жаворонках с Новой Гвинеи, о бразильских фламинго. – Птица закричала вновь, описала широкой круг и внезапно улетела в тоннель, с пронзительным клекотом. – Я верю в золотистого лысого орла! – крикнул вслед Стэн. – Думаю, я даже верю, что где-то может быть птица феникс! Но в тебя я не верю, так что пошла отсюда к чертовой бабушке! Убирайся! Скатертью дорожка, Джек!
Он замолчал, и тишина всех просто оглушила.
Билл, Бен и Беверли подошли к Майку и Эдди. Помогли Эдди подняться, Билл осмотрел раны.
– Ца-арапины не-еглубокие. Но, на-аверное, че-ертовски бо-ольно.
– Оно порвало мне рубашку, Большой Билл. – Щеки Эдди блестели от слез, и в дыхании вновь слышался свист. Рев варвара исчез; с трудом верилось, что он вообще имел место быть. – И что я скажу маме?
Билл улыбнулся.
– По-очему бы не на-ачать во‐олноваться о-об э-этом, ко-огда мы вы-ыберемся отсюда? П-прысни ле-екарство, Э-Эдди.
Эдди прыснул, глубоко вдохнул, потом чихнул.
– Это было круто, чел, – похвалил Ричи Стэна. – Чертовски круто.
Стэна трясло.
– Такой птицы нет, ничего больше. Никогда не было и никогда не будет.
– Мы идем! – где-то позади проорал Генри. Голосом совершенно свихнувшегося человека. Дико захохотал и завизжал. Он напоминал нечто такое, что вылезло через щель в крыше ада. – Я и Рыгало. Мы идем и доберемся до вас, гребаные сосунки! Вам не убежать!
– У-убирайся о-отсюда, Ге-енри! – прокричал в ответ Билл. – По-ока еще есть в‐в-время!
Генри ответил злобным бессвязным криком, послышался шум шагов, и в то самое мгновение Билл осознал предназначение Генри: он был настоящим, смертным, они не могли остановить его ингалятором или птичьим атласом. С Генри магия помочь не могла. Он был слишком глуп.
– По-ошли. Мы до-олжны де-ержаться в‐впереди не-е-его.
Они пошли, взявшись за руки, порванная рубашка Эдди хлопала за спиной. Свет делался ярче, тоннель – больше. Они по-прежнему продвигались вниз по наклонному полу, а потолок ушел так высоко, что они его уже едва различали. Им казалось, что идут они не по тоннелю, а по гигантской подземной площади, приближаясь к какому-то циклопическому замку. Стены пылали зеленовато-желтым огнем. Запах усиливался, и они ощущали вибрацию, возможно, настоящую, а возможно, существующую только в их воображении. Вибрацию мерную и ритмичную.
Более всего похожую на сердцебиение.
– Тоннель заканчивается! – закричала Беверли. – Посмотрите! Там глухая стена!
Но подходя ближе – муравьи на этой громадной площади, вымощенной огромными плитами, каждая из которых размером превышала Бэсси-парк, – они увидели, что стена не совсем глухая. В нее встроили одну дверцу. И пусть стена поднималась на сотни футов, дверца эта была очень маленькой. Не больше трех футов в высоту, из тех, что можно увидеть в книге сказок, изготовленная из толстых дубовых досок, сцепленных вместе крестообразными полосками железа. Они все разом поняли, что дверца эта предназначена для детей.
В голове Бена вдруг зазвучал голос библиотекарши, читающей малышам: «Кто идет по моему мосту?» И он видел малышей, совсем крошек, наклоняющихся вперед, с застывшими и серьезными лицами, а в их взглядах стоял вечный вопрос любой сказки: обведут монстра вокруг пальца… или Оно набьет брюхо?
Дверцу украшал какой-то знак, у ее подножия лежала груда костей. Маленьких костей. Один только Бог ведал, скольких детей.
Они подошли к обиталищу Оно.
И знак на двери: что он означал?
Билл решил, что это бумажный кораблик.
Стэн увидел птицу, взлетающую в небо – возможно, феникса.
Майк – лицо под капюшоном, и, наверное, если б капюшон сдвинулся, оно принадлежало бы полоумному Бучу Бауэрсу.
Ричи увидел два очкастых глаза.
Беверли – кисть, сжимающуюся в кулак.
Эдди поверил, что перед ним лицо прокаженного. Проваленные глаза, оскаленный рот – болезнь, впечатанная в лицо.
